class="p1">Многоуважаемый Константин Фёдорович!
Кое-что для своей книги я пытался сделать. Был в комитете; там мне сказали, что дело передано прокурору. Был в суде; там ответили, что «на днях» (завтра или послезавтра) ко мне на дом будет доставлено соответствующее предложение – заменить инкриминируемое стихотворение – и что, если я соглашусь, дело совсем прекратится. Меня такое сообщение удивило, ибо, кажется, оно не соответствует «юридическим нормам», но возражать не приходилось.
Пока сижу и жду, будет ли обещание исполнено.
Преданный Вам Валерий Брюсов
26 апреля 1916
Москва, 1 Мещанская, 32
Многоуважаемый Константин Фёдорович!
Из сообщений Н. С. Ашукина следует, что моя книга стала реальным фактом и поступила в продажу. Решаюсь потому обратиться к Вам с покорной просьбой – закончить и наши денежные расчёты по изданию.
<…>
Р. S. Пост скриптум к письму от 25 апреля 1916 г.
Н. С. Ашукин сообщил мне также, что Вы намерены сократить своё издательство. Верьте, что это известие крайне огорчило меня, вне всякого отношения к тем работам, которые я сам мог бы когда-либо вновь предложить вниманию издательства. Мне просто стало жаль, очень жаль хорошее дело, в котором во всяком случае много больше достоинства, чем недостатков (что с отдельными фактами Вашей деятельности издателя я не был иногда согласен, Вы знаете из наших бесед). Думаю, что с такой формулой согласятся все люди литературы, не исключая самых гневных критиков. Постепенно, с ростом числа выпущенных Вами книг, Ваше издательство приобрело своё лицо, определённую индивидуальность; исчезновение Вашей фирмы почувствуется живо в мире книг. Возражать на Ваше решение, конечно, неуместно, почти смешно, ибо посторонние не могут знать всех побудивших Вас причин. Но, поскольку я имею право говорить отвлечённо, от лица русской литературы позвольте мне просить Вас – не спешить, сколько только это для Вас возможно.
Иван Бунин:
«Если Вы продолжаете своё дело…»
Осенью 1914 года Иван Бунин решил прекратить отношения с «Книгоиздательством писателей». Среди возможных будущих своих издателей И. А. Бунин видел и К. Ф. Некрасова, о чём свидетельствует единственное письмо Бунина, отправленное им в Ярославль.
Некрасов был готов издать новую книгу рассказов Бунина, однако сотрудничество писателя с ярославским издательством не состоялось: проблемы Бунина были решены в Москве.
Иван Бунин – Константину Некрасову
3 дек<абря 19>14
Многоуважаемый Константин Фёдорович.
Я хочу покинуть «К<нигоиздательст>во писателей». Если Вы продолжаете своё дело, я мог бы предоставить Вам для издания некоторые свои вещи, как новые, так и прежние, уже разошедшиеся.
Будьте добры, ответьте мне, интересует ли Вас это.
С искренним почтением Ив. Бунин.
Москва, Зубово, Долгий пр., д. 14, кв. 12
Ивану Алексеевичу Бунину
Борис Зайцев:
«Когда война кончится, люди более горячо захотят культуры»
Осенью 1911 года Некрасов обратился к Борису Константиновичу Зайцеву с предложением о сотрудничестве, и, как уже упоминалось во вступлении, первой книгой, вышедшей в издательстве Некрасова, была сказка Бекфорда «Батек» в переводе Бориса Зайцева. Одновременно Некрасов предложил Зайцеву принять участие в задуманной серии произведений XVIII века, в частности, разговор шёл об издании переводов Мариво и Гольдони. Однако Зайцев в это время был занят окончанием романа «Дальний край» и от переводов вынужден был отказаться, согласившись лишь редактировать перевод В. Г. Малахиевой-Мирович «Жизнь Витторио Альфиери, рассказанная им самим». Эта книга, вышедшая в издательстве Некрасова в 1914 году, едва не стала причиной разрыва отношений между писателем и издателем: Некрасов близко воспринял рецензию Ивана Ивановича Гливенко, обвинившего Зайцева и переводчицу в неточности перевода. Возмутил Зайцева и тон письма Некрасова, и он даже поставил вопрос о дальнейшем сотрудничестве: ещё в 1913 году Зайцев для издательства Некрасова начал переводить мемуары Казановы и «Божественную комедию» Данте. Комментарии и вступительную статью к прозаическому переводу Данте должен был подготовить Павел Муратов.
Константин Некрасов, не любивший конфликты, и Борис Зайцев летом 1914 года, незадолго до начала Первой мировой войны, встретились в Москве в ресторане «Прага». Состоялось примирение, сотрудничество возобновилось. Правда, ни Данте, ни Казанову издать Некрасову не удалось: в планы вмешалась война, а затем революция. Осенью 1916 года Борис Зайцев был призван на фронт, а перевод «Ада» Данте ритмической художественной прозой Зайцеву удалось издать только в 1961 году в Париже.
Не были изданы Некрасовым и мемуары Казановы, хотя перевод был почти выполнен Зайцевым, а о вступительной статье была достигнута договорённость с Александром Бенуа.
А вот собственные книги Зайцева в издательстве Некрасова вышли в 1914 году – роман «Дальний край» и четвёртый том рассказов, в который вошли «Изгнание», «Усадьба Ланиных», «Вечерний час», «Елисейские поля», «Грех», «Студент Бенедиктов», «Актёрское счастье» и «Лето». По мнению критиков выход рассказов Зайцева стал более заметным событием в литературной жизни России, чем издание романа.
Борис Зайцев – Константину Некрасову
9 мая 1914
Дорогой Константин Фёдорович!
Рецензию Гливенко я читал. Читал и его собственные переводы из Альфиери и знаю, что я и он различно понимаем слово «переводить».
<…>
Гливенко – сторонник буквальных переводов. Прочесть его переводы из Альфиери невозможно, ибо они написаны не на русском, а на языке «родных осин». Отсюда его упрёк в недостаточной близости перевода (нашего). Пропусков там быть не может, т. к. я сличал текст, строку за строкой. Есть нередко упрощение конструкции фразы, что вызвано крайней (местами) запутанностью фразы автора. Русский язык выдерживает это до известного предела. Дальше начинается насилие над ним, чего люди, не понимающие духа нашего языка, не замечают и переводят, как г. Гливенко, уродливо…
Всё Ваше письмо имеет такой характер, что Вы заподозреваете мою литературную недобросовестность. Выходит так: пользуясь тем, что я с Вами лично знаком, я эксплуатирую Вашу мягкость, навязываю Вам ненужную книгу (по-видимому, из своих коростных целей), наспех её просматриваю и выпускаю никуда не годный перевод.
Этим я из-за угла наношу Вам горькую обиду.
Что Вам ответить? Оправдываться? Доказывать, что я достаточно гнул спину над этой работой? Уверять, что я добросовестный (всё-таки!) человек, что литературу люблю не менее Вас?
Мы с Вами не дети, Константин Фёдорович. Вы, конечно, очень хорошо понимаете, что даже разговаривать об этом я ни с кем не стану. Не буду говорить и с Вами. Вы мне не доверяете.
<…>
Мне остаётся сказать несколько слов о тоне Вашего письма. Он нервен и резок до предела. Кажется, мне ещё не приходилось получать подобных писем. Я объясняю это
