Я смотрел на тонкие завитки пепла, примятую нашими ногами траву и небрежно брошенный у костровища котелок, слышал негромкие шаги стреноженных коней, а спиной ощущал мерное дыхание брата.
Живое тепло человеческого тела.
Я не знаю, что может быть удивительней, в чем еще кроется столько Силы и жизни. Полотно самых ценных моих воспоминаний соткано из прикосновений.
Говорят, что люди не помнят своих ранних дней.
Но я и тут отличился...
Моя память хранит много такого, чего не должна. Вопреки логике и здравому смыслу.
Конечно, я не помню себя самого в младенчестве, но в моем сознании отчетливо запечатлелись разные чувства и ощущения, которые я мог испытать только тогда.
Там были страх, голод и холод. Они казались мне основой моей жизни, неизменной константой. Я не знал ничего иного и принимал такое течение судьбы за единственно возможное.
А потом впервые я ощутил прикосновение рук, которые подарили мне любовь и тепло. Это было столь отлично от всего, чем я жил прежде, что отпечаталось в моем сознании яркой золотой нитью, пронзающей все бытие.
Я полюбил эти руки еще прежде, чем узнал по-настоящему ту, которой они принадлежали. Много позже, когда искра разума разгорелась в моем сознании, я сумел сопоставить те первые прикосновения, уносящие меня из царства мрака в мир света, и женщину, которая всегда была так ласкова со мной, что я не мог до конца поверить, будто она – не моя родная мать. Это казалось ошибкой, недоразумением, обидным настолько, что порой я не выдерживал давления внутренней боли и ударялся в слезы даже посреди игры. Особенно часто это случалось в те годы, когда Даниэль уже нашел мое самое больное место, но еще не осознал насколько опасно в него тыкать.
Впрочем, после того случая в детской он больше никогда не рисковал напоминать мне, что Элея – не моя мать.
Лиан шевельнулся и что-то вздохнул сквозь сон. Я всегда удивлялся тому, как крепко он умеет спать. Бесценная способность, которую сам я утратил уже давно.
Ручей тихо бормотал свою мерную песенку в овраге неподалеку от нашей стоянки. Я взял котелок и спустился к нему. Вода была холодна и так вкусна, как это возможно только в лесу, вдали от больших городов. Напившись, я умылся, набрал полный котелок и хотел уже вернуться назад, но вместо этого, сел на влажную от росы траву и заслушался чистыми звуками утра.
Мы были в пути уже почти неделю. И кони наши – лучшие кони из всех, что только можно найти – не знали усталости, отмахивая своими копытами долгие расстояния от Золотой Гавани до Восточного удела. Чем дальше мы удалялись от дома, тем сильней сжималось мое сердце, терзаемое разлукой – не первой и не последней.
Конечно, я мог бы остаться в Золотой, не таким уж важным был этот поход, и Лиан прекрасно управился бы и без меня. К тому же отец ясно высказался против. Да и Айна не обрадовалась, чего уж там... Но за нее я не тревожился: во дворце рядом с двумя лучшими колдунами она была в безопасности – что со мной, что без меня. Отцу же я напомнил, как несколько лет назад он сам ратовал за скорейшие поиски некого одаренного юного мага. А вот отпускать Лиана одного мне не хотелось до зубовного скрежета. Хотя путешествие обещало быть коротким, спокойным и не сулящим никаких опасностей.
И все же...
И все же.
Тогда, зимой, я мысленно поклялся богам, что больше никогда не позволю его проклятью одержать верх. А оно все еще висело над ним... над нами всеми. И я ощущал его кожей и кончиками волос. Ощущал во сне и наяву. Знал наверняка – стоит дать ему лишь крохотный шанс... Часто, глядя на смеющегося Лиана, на его искреннюю белозубую улыбку, сверкающие глаза, я видел совсем другое. То, что никогда не желал бы узреть воплощенным в явь. Но он как будто не понимал, не осознавал всей серьезности происходящего – оставался таким беспечным, каким не был никогда до нашего путешествия по степи, до встречи с Шуной. Я уже с трудом мог вспомнить того мрачного темного человека, каким нашел его в старом доме у Таронских гор. Тогда он казался старше, много старше своих лет, а теперь я знал, что рядом со мной едет по широкому тракту языкастый и смешливый мальчишка, который словно и не помнит о том, что всегда стоит на краю.
В отличие от него, я не забывал об этом ни на мгновение.
Когда Патрик сказал, что в Восточном уделе его соглядатаи нашли сразу двух детей, наделенных Силой, Лиан вызвался поехать туда, отыскать их и привезти в Золотую. Дети были сиротами, и потому никто особо не сомневался, что они охотно согласятся поменять глухую деревню на жизнь в столице под защитой короля. Это и правда было путешествие, не таящее подвоха.
Но, он еще не закончил говорить свою фразу о готовности пуститься в путь, а я уже видел, как наши кони бок о бок вздымают подсвеченную солнцем пыль на дороге.
2
Едва со дна котелка начали подниматься мелкие пузыри, я растолкал Лиана, чтобы тот кинул в воду своих чудесных трав. Сам я в них не разбирался, но меня всегда восхищал его дар сочетать растения так, что из них в итоге получались отвары, несущие бодрость, успокоение или исцеление от боли. На первый взгляд этот талант словно и не требовал вовсе умения владеть Силой, но, приглядевшись, я всегда замечал ее незримое прикосновение. Вот и на сей раз Лиан вроде бы не сделал ничего особенного, но от котелка пошел такой свежий аромат, что сразу в глазах прояснилось, хотя мне казалось, я и так уже давно проснулся.
Мы позавтракали пирогами с речной рыбой, что накануне купили в ближайшей деревне, седлали лошадей и выехали на неширокую дорогу, идущую вдоль лесной кромки. Благодаря картам я знал, что эта дорога уходит в самую глубь страны, но нам не нужно было ехать далеко – деревня, где жили эти несчастные дети, находилась в нескольких часах от места нашей ночевки, посреди леса. Она была столь мала, что о ней не ведала ни одна карта.
В том, что дети именно несчастные, сомневаться не приходилось: это стало очевидно из рассказа осведомителя. Тот доподлинно узнал, что мальчик и девочка лет десяти пришли в деревню полгода назад, зимой. Сначала жили у одного из местных, но к лету перебрались в какой-то старый полусгнивший домишко и приспособились вести хозяйство сами. Представить это было сложно, потому что мальчишка со слов соглядатая, был калекой – не мог и шагу ступить без помощи, сидел целыми днями на крылечке их худого дома да плел корзинки. Из донесения так же следовало ждать, что скорее всего, он не в ладах с разумом. Про девочку известно было только то, что она, как и Лиан, наделена даром травницы и потому деревенские не гнали ее прочь вместе с братом – ценили за умение делать настойки от любой хвори и мирились со странноватым характером.
Не гнали, но и не любили. Чуяли в девчонке колдовскую силу, которая их пугала.
– Спорим, она не захочет ехать с нами, – Лиан небрежно сорвал листок с ветки дуба, низко нависающей над дорогой.
– И спорить не буду, – ответил я. – Не сомневаюсь, что эта девочка так же общительна и добра, как ты сам был, когда жил в Феррестре. Уверен, тебе быстро удастся найти с ней общий язык.
