— Здесь она не для этого. Если ещё раз посмеешь коснуться её — если она хоть раз на тебя пожалуется, пеняй на себя. Это последнее предупреждение.
Нейд метнул на меня злобный взгляд. Я бы торжествовала, если бы не зловещее обещание в его глазах. В разуме снова пронеслись те слова: «Не хочешь, чтобы об этом узнал дин Ланнверт, веди себя хорошо».
Сам дин Ланнверт тоже повернулся, словно недоумевая, почему я до сих пор здесь, и я, сделав небрежный книксен, поспешила уйти.
По коридору бежала, задыхаясь. Не от быстрого шага — от переполняющих чувств.
Это конец. Если я не найду способа заставить этого Гнеса замолчать, это конец. Вопрос времени, когда он выложит всё дин Ланнверту. Что будет тогда, мне страшно представить.
Это сейчас, когда они считают, что я всего лишь содержанка, они не торопятся шантажировать отца. Думают, что это бессмысленно. Но стоит им узнать, что я его дочь…
Я стану козырем для того, чтобы заставить моего бедного отца поступать так, как им угодно. Он часто называл меня своим сердцем — и это сердце окажется в руках врагов. Что если в обмен на мою жизнь они потребуют от него уйти с должности Хранителя, отдать Хрустальный Жезл? Или им нужно его состояние? Или, что хуже всего, они охотятся за его головой?
Дин Ланнверт уже угрожал мне использовать амулет подчинения.
Нет, если моё настоящее имя раскроется, мне лучше умереть. Хотя это тоже убьёт отца, может быть, даже вернее, чем пуля в сердце.
Боги Авендаса, что же мне делать? Тот негодяй будет шантажировать меня, пока не добьётся своего. А потом всё равно расскажет дин Ланнверту, ибо что его остановит? Такие люди не имеют чести.
Глава 6Пару часов я металась по своей комнате, как по клетке, лихорадочно перебирая способы воздействия. Убить Гнеса было бы, конечно, самым надёжным, но я совсем не была уверена, что смогу убить человека. Я даже насекомых старалась не убивать, ловила и отпускала — кроме совсем уж отвратительных огромных рыжих тараканов, как-то расплодившихся в общежитии пансионата. А тут человек — пусть по отвращению, которое он во мне вызывает, Гнес ничуть не лучше таракана, но всё же… Я боялась, у меня не хватит душевных сил хладнокровно лишить его жизни.
Кроме того, у меня не было и оружия.
В одном из подаренных отцом перстней было сильнодействующее заклинание сна, я могла бы усилить его настолько, что сон стал бы вечным — но перстни отобрали у меня вместе со всеми другими украшениями и заклинаниями.
Всё остальное, чем я могла бы воспользоваться — это вилки и тупые столовые ножи, осколки фарфоровой посуды, оконное стекло… вряд ли этим можно убить взрослого сильного мужчину. Да и при мысли о том, что придётся всадить кусок стекла или вилку в чужое горло или глазницу, мне становилось нехорошо.
Моё уединение прервал тихий стук. Я решила, что это Нея, и, не оборачиваясь, крикнула:
— Войдите.
Но вместо звонкого голоса Неи я услышала сдержанный низкий мужской:
— Прошу прощения за вторжение. Я привёз вам портниху.
Я обернулась, с радостью встретив приветливый взгляд чёрных глаз. Дин Койоха слегка кивнул, как старой знакомой, и посторонился, пропуская средних лет даму в роскошном коричневом платье. За дамой прошмыгнули две помощницы, одетые похоже, но куда скромнее.
— Модный дом мадам Болевю, — отрекомендовал даму дин Койоха. — И его основательница и бессменная глава мадам Болевю собственной персоной.
— К вашим услугам, нейди, — кивнула та. Она говорила с небольшим прононсом, свойственным уроженцам Линдии, а Линдия, и особенно столица её, блистательный Сирап, являлись признанными законодателями моды.
Я присела в вежливом поклоне, скрывая удивление.
А дин Ланнверт не поскупился. Или это всё дин Койоха? Судя по поведению дамы, по её богатому наряду, по тому, что она явилась аж с двумя белошвейками, дом мадам Болевю был явно не последним в городе.
Следуя приказам хозяйки, помощницы сноровисто расставили ширму, на которую повесили портняжный измеритель, несколько видов ткани, специальные сумки с инструментами и разные другие вещи.
Дин Койоха хотел было откланяться, но мне пришла в голову одна мысль, и я предложила ему сесть к ширме спиной, оставаясь в комнате. Я хотела расспросить его, пользуясь суматохой.
Но первые минут двадцать ни одного вопроса задать не вышло, меня сноровисто раздели, измерили, мерки записали, расспросили о предпочтениях в ткани, тут же бесцеремонно рекомендовали шифон, шёлк и крепдешин.
Я только и знала, что кивать под градом этих рекомендаций, чувствуя себя по-настоящему провинциалкой из Ордона.
Наконец, когда мадам углубилась со своими помощницами в бурное обсуждение, пересыпаемое неизвестными мне словами и из-за этого походившее на какой-то магический речитатив, я высунулась из-за ширмы с намерением задать дин Койохе пару вопросов.
Всё было бы хорошо, если бы дин Койоха в этот момент случайно не повернул голову. Он замер с раскрытым ртом, забыв, что хотел сказать. Взгляд впился в мои обнажённые плечи.
Я тоже смутилась из-за двусмысленного положения, но посчитала ниже своего достоинства немедленно прятаться. В конце концов на приёмах надевают и более открытые платья, и мне нечего было стыдиться собственной кожи. Мама всегда хвалила её, называла золотистым яблочком.
Да и Айлесу очень нравилось, когда я носила платья с открытыми плечами. Правда, меня слегка пугало то, что взгляд у него становился мечтательно-туманный, и он то и дело пытался дотронуться до меня.
Сейчас примерно такой же взгляд был у дин Койохи, но этому я обрадовалась. Мне был крайне необходим хоть один доброжелатель в этом доме, и я была уверена, что дин Койоха, в отличие от Гнеса, человек чести и не посмеет распускать руки. И тем не менее от смущения кровь прилила к лицу.
— Я хотела спросить, — я приложила все усилия, чтобы голос звучал как ни в чём не бывало, — у вас не найдётся сегодня немного времени для прогулки со мной? По поместью, конечно.
— Конечно, к вашим услугам, — ответил он лишь с небольшим промедлением.
— Замечательно, — вот и расспрошу его наедине. — А…
Не успев докончить, я увидела в глубине распахнутой двери в комнату дин Ланнверта, стоящего сложив на груди руки и сверлящего меня мрачным взглядом. Осеклась на полуслове, поспешно нырнула обратно за ширму, чувствуя, как сердце заходится в бешеном стуке. Что он тут делает?! Зачем опять пожаловал, выводить меня из себя?
