Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
Рэнд по-прежнему считала преступность метафорой индивидуализма, перед которой трудно устоять, однако результаты этого были неоднозначны. Ретранслируемое в художественную литературу переосмысление ценностей Ницше превращало преступников в героев, а изнасилование в любовь. По замыслу Рэнд Бьорн Фолкнер должен был воплощать героический индивидуализм, но в самой пьесе он предстаёт кем-то едва ли больше чем бессовестным бизнесменом, любящим жёсткий секс. Карен Андре, свою секретаршу, он насилует в её первый рабочий день. Андре незамедлительно влюбляется в него и остаётся его любовницей, секретаршей, а в итоге становится и бизнес-партнёром. Когда при загадочных обстоятельствах Фолкнер умирает, Андре является главным подозреваемым. Она предстаёт перед судом за убийство Фолкнера, и всё действие разворачивается в зале суда. Чем «Ночь 16 января» действительно отличалась, так это новшеством, которое понравилось публике: каждый раз присяжных выбирали из зала. Рэнд создала пьесу так, чтобы обвинить двух персонажей можно было приблизительно одинаково, и написала для истории две концовки. Как закончится история, зависело от вердикта присяжных.
Необычная постановка привлекла внимание Эла Вудса – опытного продюсера, который захотел показать пьесу на Бродвее. Это был большой прорыв, которого она ждала, но всё же относилась к Вудсу с недоверием. Как бы Айн ни желала славы, она хотела добиться её своими силами. В «Ночи 16 января» были зашифрованы намёки на индивидуализм и мораль. Амбициозная Карен Андре была смягчённой версией Дэнни Ринахана из «Маленькой улицы». Если аудитории индивидуалистские наклонности Рэнд покажутся близкими, она оправдает Андре. Рэнд боялась, что Вудс, нацеленный на большой успех, лишит пьесу высокого смысла. Она отвергла его предложение.
Даже когда литературная слава была в зоне досягаемости, амбиции Рэнд продолжали расти. В начале 1934 г. она начала вести философский дневник. На протяжении нескольких последующих лет она будет нерегулярно вести его, исписав около десяти страниц, прежде чем вернуться к художественной литературе. Это были лишь «невнятные первые шаги философа-любителя», как скромно писала она, но в конце первой записи решила: «Я хочу быть известна как самая ярая сторонница здравого смысла и величайший враг религии»[48]. Айн записала два обоснования своего протеста против религии: она устанавливала непостижимые, абстрактные этические идеи, делавшие людей циничными, если религия не оправдывала их ожидания, также опора на веру исключала здравый смысл.
Рэнд популяризировала крайне отрицательный образ деятельности государства.
От этих первых рассуждений Рэнд плавно перешла к раздумьям о связи между чувствами и мыслями. Ей было интересно, «обязательно ли инстинкты и эмоции должны быть вне контроля чистого разума? Или это воспитывается? Почему абсолютная гармония разума и эмоций невозможна?». В течение первого периода без работы Рэнд ругала себя за чрезмерную эмоциональность. Теперь она убеждала себя, что эмоции можно контролировать, если только ей в голову будут приходить нужные мысли. Она размышляла, могут ли противоречивые эмоции считаться «формой неразвитого разума, своего рода скудоумием?»[49].
В течение нескольких последующих месяцев рассуждения о здравом смысле углубились. Если прежде она считала себя угрюмой и лёгкой на подъём, то теперь утверждала, что «мои инстинкты и разум являются одним неделимым целым, при этом разум управляет инстинктами». Её настрой на грандиозность сменяло чувство неуверенности в себе. Она думала: «Пытаюсь ли я выставить собственные черты характера как философскую систему?» Однако у неё не было сомнений в том, что эти рассуждения в итоге приведут к «логической системе, основанной на нескольких аксиомах вслед за последовательностью логических теорем». «Конечный результат, – объявила она, – будет моей «математикой философии»[50].
Она также начала реагировать на призыв Ницше к новой естественной этике, которая превзойдёт христианство. Она полагала, что ключ к оригинальности будет крыться исключительно в центральной позиции человека. «Является ли этика непременно и по своей сути социальной концепцией? – писала она в своём журнале. – Были ли описаны этические системы, основой которых главным образом являлся индивид? Можно ли это сделать?» Закончила запись она ницшеанской мыслью: «Если люди – высшие из животных, не является ли человек следующим шагом?» Неуверенно, медленно Рэнд вырисовывала основу для своих дальнейших размышлений[51].
Тем временем её карьера драматурга начала набирать обороты. Отказ от предложения Вудса был смелым ходом, из-за которого он заинтересовался «Ночью 16 января» только больше. После успешной постановки пьесы в местном голливудском театре Вудс предпринял ещё одну попытку. На этот раз он согласился немного уступить в контракте и дать Рэнд больше влиятельности. Он также потребовал, чтобы Рэнд немедленно перебралась в Нью-Йорк, чтобы помочь с постановкой пьесы. Отбросив все опасения, Рэнд приняла новое предложение Вудса. Переехать в Нью-Йорк она была более чем рада. Голливуд никогда не был ей особо по душе, а вот пара дней, проведённых в Нью-Йорке, надолго остались в её памяти. В Калифорнии О’Конноров едва ли что-то могло удержать, раз актёрская карьера Фрэнка, затрещав по швам, подошла к своему концу. В ноябре 1934 г. они запаковали то немногое количество вещей, что у них было, и отправились в долгий путь до Нью-Йорка.
К моменту их приезда у молодой пары почти что не осталось средств к существованию. Сбережения Рэнд ушли на возможность заниматься писательской деятельностью как основным занятием, а последние деньги она потратила на переезд. Вудс не мог найти спонсора показа пьесы, а потому в обозримом будущем Рэнд могла получать лишь минимальную месячную оплату. Маленькая комната с мебелью – это было всё, что можно было себе позволить. Они заняли денег у нескольких друзей, а брат Фрэнка Ник, холостяк, стал часто захаживать к ним на ужин и помогать с оплатой расходов.
Как и в Голливуде, в люди они выходили редко. Рэнд ненавидела болтать и часто на общественных мероприятиях сидела молча. На вечеринках Фрэнк незаметно передавал ей записки, в которых предлагал темы для разговоров и собеседников[52]. Оживлялась она только, если разговор переходил в то русло, где она могла поддержать спор. Любое упоминание религии, морали или этики превращало её из тихони в яростную тигрицу, готовую напасть на любого, кто к ней подойдёт. Ни то ни другое не слишком подходило для приятной компании. Но Ник О’Коннор, которому нравились умные разговоры, любил проводить время с Рэнд. Помимо Ника в этот круг входили Альберт Маннхеймер, молодой социалист, с кем Рэнд любила спорить, а также несколько русских, с которыми Рэнд познакомилась благодаря семейным связям. Мими Суттон, племянница Рэнд, тоже была частой гостьей в её доме. В общем и целом, впрочем, Рэнд довольствовалась вниманием немногих близких друзей. Она и Фрэнк, или «Пушинка» и «Мой уютный», как они теперь называли друг друга, сблизились ещё больше. Фрэнк, никогда и не претендовавший на звание интеллектуала, развивал в себе сдержанное чувство юмора, что Рэнд считала уморительным. Будучи серьёзной и собранной в профессиональной жизни, она рядом с Фрэнком могла дурачиться и вести себя как девочка. В семью пришло пополнение: длинношёрстный персидский кот по кличке Тарталлия.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 122
