Совершенно себя не контролирую, чувствую, как вода медленно течет в горло, а сам толкаюсь языком девчонке в рот — осторожно, почти робко: спрашиваю разрешения и хочу проверить, как она отреагирует.
Ши резко отстраняется, на ее губах застывает несколько прозрачных капель, а во взгляде стынут серебристые грозовые тучи.
Пошло оно все нахрен!
Хватаю ее рукой за затылок и тяну на себя, прикусываю острый подборок и слизываю воду, скольжу вниз по влажной дорожке на шее. Путаюсь пальцами в тяжелых медных прядях, и меня колотит от каждого прикосновения. Тону, захлебываюсь собственным стоном, когда в нос врывается запах шалфея.
Упираюсь лбом в ее. Горячая, почти раскаленная кожа — будто она приняла часть моего жара, а из девичьей груди вылетает судорожный всхлип.
И он точно не имеет ничего общего с возбуждением.
— Отпусти, — говорит Ши холодно, а я не смею воспротивиться.
Взгляд у девчонки мрачный и злой, он дырявит мне внутренности не хуже пули.
— Нужно убираться отсюда, — хриплю и пытаюсь сгладить ситуацию, но чувствую, что воздух все больше густеет от напряжения, — весь этот мир против меня, чуть на части не разорвал.
— Ты что-нибудь увидел? — Ши держится на расстоянии в два шага и проворно крепит клинок к держателю на поясе. Ее руки ни капли не дрожат и только сейчас до меня доходит, что я был всего в каком-то шаге от смерти.
Она бы убила меня, если бы я позволил себе чуть больше.
Прочистив горло, я, наконец, нахожу в себе силы говорить:
— Шесть человек, двое связаны одной веревкой, движутся в сторону озера. Среди них ребенок.
Девчонка заметно напрягается.
— «Ребенок»? Зачем они туда идут?
— Может, какой-нибудь местный ритуал, — поднимаюсь на ноги и стряхиваю с одежды травинки и листья, — я просто не успел рассмотреть подробности.
— Предлагаю вызволить пленников.
— Зачем?
Ши опускает взгляд и о чем-то крепко задумывается.
— Прикинь сам, — она расхаживает из стороны в сторону и, кажется, уже и думать забыла о произошедшем, но напряженная линия спины и мелкая дрожь, бегущая по ее запястьям каждый раз, как наши взгляды сталкиваются, говорят куда больше, — какова вероятность, что за тридцать лет никто не добрался до склада топлива? Если мы освободим пленников, то сможем выпытать у них, есть ли здесь что-то полезное. Враг моего врага…
— Это не делает их друзьями. Они могут не знать всеобщего, оказаться мутантами, напасть сразу же, как только освободятся.
— Не проверим — не узнаем.
— А если зря потратим время?
— Мы в любом случае потратим его зря, если пройдем полсотни миль и не найдем ни хрена, — парирует Ши, — а так мы хотя бы попробуем узнать, есть ли там что-то на самом деле.
— Только я тебя прошу, — подаюсь вперед, но девушка неуловимо отступает, сохраняет дистанцию, — не лезь под руку. И без геройства.
— Следи за собой, двоедушник, — она гордо вскидывает подбородок и расправляет плечи. — И не стой на линии огня.
10. Шиповник
Я не могу на него смотреть. Мне неловко, наверное, впервые в жизни. Дома все было проще и понятнее. Мне не приходилось волноваться рядом с Севером, не нужно было думать о чем-то, кроме работы с его людьми.
Никто не относился ко мне как к женщине, только как к правой руке Главы. Выполняли приказы, слушались; хоть иногда и позволяли себе колкие шутки и насмешки, но быстро затыкались, когда сталкивались со мной лицом к лицу во время тренировочного или реального боя. Пара-тройка переломов укоротит язык кому угодно, а с камкери никто не мог совладать лучше.
И тут в жизнь, что и так потеряла любые намеки на упорядоченность, ураганом врывается двоедушник.
Справедливая Саджа, как же просто все было тогда, вечность назад! Единственной заботой были мерзкие инопланетные твари и их бесконечные попытки вонзить зубы в нашу планету.
Быстрые, смертоносные и безжалостные, они принесли в наш мир болезнь и забирали жизни тысяч воинов из самых разных Домов. Проснувшись утром, ты точно знал, что ждет впереди, чем ты будешь заниматься, как проживешь следующий день, а за ним — еще и еще.
Но сейчас мир изогнулся, искривился, как картинка в калейдоскопе. Все стало чужим и непонятным, а я — ребенок, впервые попавший в дикий лес, сбившийся с тропы без всякой возможности вернуться домой.
Я украдкой смотрю на Геранта и мне кажется, что мужчина вот-вот рассмеется и скажет, что шутки шутит.
«Плевать на чистоту крови» — сказал он.
Но разве не все люди говорят так, чтобы втереться в доверие? Разве может быть не противна сама мысль о прикосновениях к этому изувеченному телу? К чудовищу, рожденному от врага.
Мне страшно, и я отталкиваю непрошенные мысли. Закрываюсь, сворачиваюсь в колючий клубок и ничего не говорю.
Намеренно выбираю молчание и не могу дождаться, когда мы вернемся на корабль и улетим с этой проклятой планеты. Отчего-то в голове сложилась четкая картина, что уж на Заграйте-то жизнь будет простой и понятной. Как дома.
По полочкам разложатся спутанные мысли, по закуткам разбредутся сомнения и неуверенность. Все вернется на круги своя. Я буду служить Буре, как служила его отцу. Герант навсегда исчезнет, потому что вольные стрелки такие и есть — нигде надолго не могут осесть, летят туда, где нужны их услуги. Кочевники, наемники, бесконечные странники. Разве можно думать, что этот человек способен на что-то серьезнее банальной интрижки?
Что за глупости?!
Почему меня это волнует?
Мы передвигаемся перебежками, а Герант ничего не говорит, только подает знаки: когда остановиться, а когда идти вперед или спрятаться. Мы медленно приближаемся к краю озера, двигаясь параллельно группе местных жителей. Они не смотрят в нашу сторону — кажется, их вообще не интересует происходящее вокруг.
Редкие островки деревьев укрывают нас от чужих взглядов, листья под ногами медленно сменяются белой галькой.
Она странно глушит шаги, будто под подошвами сапог не камень, а поролон. От озера веет сладкой прохладой, и я невольно вдыхаю поглубже.
С каждым пройденным футом я различаю все больше. Четверо из шестерых участников процессии укутаны в серые балахоны, а скованные цепями пленники напрочь лишены одежды, если не считать пару кусков ткани, стянутых на бедрах и груди.
Еще одна перебежка, мягкое прикосновение к плечу. Герант прикладывает палец к губам и указывает вперед, где галька идет волнами, превращается в настоящие барханы не меньше двух-трех футов высотой. Через них нужно перебираться осторожно, чтобы не привлечь внимание. На минуту теряем людей из виду, но быстро находим удобную точку, откуда открывается вид на все озеро и серп берега.
