Она входит с подносом, повторяя ритуал прошлого утра, и выдавливает из себя улыбку.
— Только не спрашиваете, как я спала, — качаю головой, прикрывая глаза на мгновение. — Тем более это был не сон, а забытье. Я помню, что мне сделали укол.
— Мне очень жаль. У вас была истерика, и врач посчитал необходимым…, — она сбивается, ведь ей самой становится тошно от своего официального тона. — Саша, Когсворта накажут.
— Дадут десять розг? — я не могу подавить усмешку. — Или как тут принято?
— Хозяин разберется. Я не лезу в эти дела, но он не спустит Когсворту его ужасную выходку.
— Очень обнадеживающе, — я перевожу взгляд на рубашку, которую до сих пор держу в руках, и протягиваю ее Марине. — Для чего здесь подкладка?
Марина замирает посреди комнаты, разглядывая вещь в моих ладонях. Она все же ставит поднос на край кровати, после чего подходит ко мне и вытягивает рубашку из моих рук.
— Он отдал вам ее?
— Да. Только сперва порвал мою майку.
Я выворачиваю нужный край и показываю Марине подкладку, хотя по ее глазам отчетливо видно, что для нее это не открытие. Она знает об этой детали и далеко не первый день
— У него все такие, — говорит она тише. — Специально шили в одном ателье, я делала заказ у проверенных людей, чтобы никто не узнал. Привезла сразу двадцать штук. Они все джинсовые и трех цветов — черные, синие и темно-серые.
— Марина, вы уходите от ответа.
— Я его сестра, — неожиданно произносит она, вздрагивая от собственного признания.
— Что?
— Родная, — добавляет она.
— Но вы не выглядите как хозяйка. Наоборот, вы держитесь, как прислуга.
— По-другому никак, мы много ругались с ним из-за этого. Он не терпит, когда ему лезут в душу. Поэтому я привыкла держаться отстраненно, почти как чужой человек, только чтобы быть рядом.
Она проводит ладонями по лицу, успокаивая кожу.
— Я не могу помочь ему, как бы не пыталась… Он не позволяет, он упрямый и привык быть всегда сильным. Скорее, умрет в одиночестве, чем кому-нибудь покажет свою слабость. Даже если не виноват в ней. Он отдалился ото всех после той беды и никуда не выходит. Но он же еще молод, он же… Саша, помогите ему.
— Я?
— Да, вы, — она снова кивает и сжимает мои пальцы сквозь джинсовую рубашку. — Вы разговаривали с ним и не один раз. Такого давно не было, это как чудо.
В зеленых глазах Марины ярко горит надежда. Она смотрит на меня, как на единственный шанс для своего брата, держит мои пальцы крепче и боится, что я могу исчезнуть в любой момент, как мираж.
Мне становится неловко, я не понимаю, чего она хочет от меня. Как это помочь ему? Я не доктор, не психолог и не его друг, наоборот, Хозяин записал меня в список возможных врагов и ждет, когда его люди проверят мою биографию. Если он не слушает собственную сестру, то мне точно никак к нему не пробиться.
Да и что мне ему говорить? Я каждый раз теряюсь наедине с ним, а после порванной майки не хочу испытывать судьбу еще раз.
— Марина, — зову мягким тоном и постепенно вытаскиваю руку из ее захвата. — Как я могу помочь ему? Я даже имени его не знаю. Я ничего о нем не знаю.
— Узнаете, — она решительно кивает. — Помните, вы хотели относить ему завтраки вместо меня? — ее глаза вспыхивают азартом, и она тут же делает полуоборот, словно уже хочет что-то делать, решать, предпринимать. — Это хорошая идея, Саша. Я отказала, испугавшись, но сейчас понимаю, что так будет лучше. Он привыкнет к вам, начнет рассказывать о себе, позволит увидеть свое лицо, ему самому это нужно…
— А мне? Мне это нужно, Марина?
Мой вопрос ставит ее в тупик. Она замирает, перебирая в голове возможные ответы, но не один из них не подходит. Поэтому она молчит и выцветает на глазах — вспышка оптимизма гаснет и оставляет после себя глухое разочарование. Она выглядит, как человек, который на мгновение поверил в чудеса для детей, а потом экспрессом вернулся на взрослую землю.
— Я принесла омлет и овсянку с фруктами, — сообщает она официальным тоном, отходя от меня на шаг. — А также черный кофе и какао. Если нужно что-то другое, я приготовлю.
— Не надо так, Марина. Я же теперь знаю, что вы не домработница.
— Забудьте, я позволила себе слабость и жалею об этом.
Она разворачивается, чтобы уйти, но меня буквально тянет следом. Я касаюсь ее плеча, останавливая, и быстро делаю шаг, чтобы обогнать женщину и заглянуть в лицо.
— Чтоб вас, Марина! — вспыхиваю. — Я же не железная и вижу, как вам плохо! Куда вы уходите? Почему нельзя нормально поговорить? Я благодаря вам только и держусь в этом доме, вы с первой встречи вели себя адекватно и успокаивали меня. Я какого-то черта даже верю вам! Я не хочу, чтобы вы уходили вот так, с обидой или злостью…
Я запинаюсь, теряя мысль, потому что Марина вдруг тянется ко мне и обнимает. Словно мы старые подруги, которые повздорили из-за пустяка, но вовремя повернули назад. Мы действительно становимся ближе в это мгновение, я вижу перед собой не прежнюю собранную и строгую домработницу с идеальным гардеробом, кожей и манерами, а сильную женщину, у которой есть слабое место.
Ее брат.
У меня ведь тоже есть брат. Младший несмышленый идиот, от которого так и ждешь звонка из больницы или вовсе из полицейского участка. Я прекрасно понимаю чувства Марины, могу представить и страх за родного человека и усталость, когда все твои старания тщетны.
— Я боюсь его, Марина. Подспудно… У меня язык заплетается, когда он оказывается передо мной. И еще вокруг вечно темно. Я не вижу его и могу только представлять, как он выглядит, как реагирует на мои слова.
— Он даже мне не показывается при свете, — Марина кивает. — Только врач, да парни из охраны видят его.
— Он изуродован?
Марина опускает лицо.
— Саша, я дала ему слово, что ни с кем не буду обсуждать его внешность и прошлое.
Я понимаю, что это тоже ответ. Если есть, что скрывать, значит есть увечья. Из-за чего-то же он предпочитает черные комнаты и специально пошитые рубашки трех цветов?
— Вы уже отнесли ему завтрак? — я оборачиваюсь через плечо и смотрю на часы на прикроватной тумбе.
— Еще нет. Он поздно ложится и поздно встает. А что?
— А что? — я повторяю ее удивленный тон, в котором вновь разгорается надежда. — Я еще ничего не решила, я только прикидываю возможность…
В дверь стучат, и мы с Мариной вместе оборачиваемся к двери. Марина отзывается на правах хозяйки, после чего из-за двери выглядывает высокий охранник в черной рубашке.
— Хозяин, — произносит он басом.
— Что Хозяин? — Марина делает шаг к двери. — Он зовет меня?
