Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Сцена 7
Собрание традиционно проводилось второго сентября, в день рождения Леопольда Деллехера, в музыкальном зале. Отвратительно богатый чикагский бизнесмен, будущий основатель училища, переехал на север примерно в восьмидесятых годах девятнадцатого века и построил огромный дом, свободно скопировав стиль знаменитого Бликлинг-холла в Великобритании. Особняк был превращен в учебное заведение лишь четверть века спустя, когда содержать его оказалось слишком обременительно для усыхающей семьи Деллехеров. Если б старый Леопольд каким-то чудом избежал смерти – этой неотвратимости судьбы, – ему исполнилось бы сто семьдесят два года. Наверху, в бальном зале, его бы ждал огромный торт с точно таким же количеством свечей, который после приветственной речи декана Холиншеда был бы разрезан и распределен между студентами, преподавателями и персоналом.
Мы устроились по левую сторону от прохода, в середине ряда, заполненного второкурсниками и третьекурсниками. Студенты театрального отделения, всегда самые шумные и любящие посмеяться, сидели за учащимися отделения инструментальной музыки, а те в свою очередь – за студентами отделения вокала.
Парни и девицы музыкальных отделений держались в основном независимо: они считались наиболее самодовольными и наименее терпимыми из всех семи отделений Деллехера. Между нами говоря, я был с этим согласен. Танцоры, представляющие собой странное сборище недокормленных, похожих на лебедей существ, ворковали позади нас. На противоположной стороне великолепного, усыпанного золотыми блестками музыкального зала расположились ребята из студии искусств – легко различимые по неортодоксальным прическам (кроме того, они всегда были забрызганы краской, глиной и чем-то еще). Там же собрались любители древних языков, практически постоянно говорившие друг с другом, а иногда и с остальным миром, на древнегреческом и латыни. Рядом с ними обосновались философы. Последние, безусловно, являлись весьма странными и забавными существами, склонными рассматривать любой разговор как некий социальный эксперимент и бросаться терминами вроде «гилозоизм» и «сопоставимость» с таким видом, будто это столь же понятно, как «доброе утро». Преподаватели занимали стулья, которые стояли на сцене. Фредерик и Гвендолин сидели рядышком, будто добропорядочная супружеская чета, и тихо беседовали с соседями. Слева от них восседала профессор Элстон: яростная маленькая женщина, читающая лекции по философии. Каждый год она принимала выпускной экзамен, который обычно состоял из краткого вопроса: «Почему?» (на него следовало отвечать исключительно в форме эссе). Справа от Гвендолин и Фредерика сидел длинноногий профессор Йейтс: весной он лихо позировал обнаженным для четверокурсников, посвятивших себя ваянию скульптур. Собрание было одним из тех редких случаев, когда мы все сливались воедино: море людей, известное как «синий Деллехер» – смелый, яркий цвет, застрявший между египетским синим и павлиньим. Конечно, строгий школярский стиль не был обязателен, но почти все были одеты в одинаковые темно-синие свитера с V-образным вырезом и с крошечным гербом, вышитым на левой стороне груди.
Разумеется, герб красовался и на знамени, которое находилось прямо за кафедрой. Он представлял собой белый диагональный крест на синем поле, золотой ключ и острое черное перо, скрещенные, как мечи, и расположенные на переднем плане. В нижней части знамени можно было прочитать девиз семьи и училища: Aculei sunt aceri, simul astra. «Шипы остры, как звезды». Я несколько лет провел, пытаясь понять, что это значит, но не преуспел. Однако тупость высказывания не помешала нашему почтенному декану настоять на том, чтобы студенты запомнили девиз и использовали его вместо обычного приветствия.
И это была первая фраза декана, открывающего собрание.
– Aculei sunt aceri, simul astra! Добрый вечер всем! – Холиншед появился на сцене из тени кулис, и прожектор, осветивший его лицо, заставил нас замолчать. – Еще один новый учебный год. Первокурсникам я должен просто сказать: «Добро пожаловать! Мы рады вас видеть». Второкурсникам, третьекурсникам и четверокурсникам: «Добро пожаловать, поздравляю!»
Холиншед был странноватым человеком: высоким, но сутулым, тихим, но могучим. У него был острый нос крючком, тонкие медные волосы и маленькие квадратные очки с такими толстыми линзами, что они увеличивали глаза в три раза по сравнению с их естественным размером. Ричард часто называл его доктором Джекилом и мистером Холиншедом, и, хотя это было преувеличением, при взгляде на декана, действительно казалось, что в одном теле заключены два разных человека. На собрании он выступал в роли Джекила, улыбающегося студентам так, словно мы были его собственным – ярким, но непослушным – выводком.
– Если вы сидите сегодня здесь, – продолжал он, – то вы уже приняты в досточтимую семью Деллехера. У вас будет много друзей и, возможно, появится некоторое количество врагов. Не позволяйте последним пугать вас – если вы до сих пор не приобрели недругов, вы жили слишком осторожно. А это то, охоту к чему я хочу у вас отбить.
И он умолк, задумавшись.
Александр, сидевший справа от меня, поморщился.
– Он отошел от сценария.
– Он должен переделывать свою речь по меньшей мере один раз в четыре года, – прошептал я в ответ. – Ты винишь его за это?
Рен шикнула на нас, мы виновато посмотрели на нее и перестали разговаривать.
– В Деллехере я призываю вас жить смело, – произнес Холиншед после паузы. – Творите, совершайте ошибки и ни о чем не жалейте! Некоторые из вас… – Его взгляд обратился к лингвистам, которые возбужденно захихикали. – Итак, некоторые из вас, возможно, знают, что фортуна благоволит смелым. Я призываю вас и всех остальных узнать это. Вы пришли сюда, в Деллехер, поскольку у вас есть нечто, что вы цените превыше денег, условностей и даже образования, уровень которого определяется в баллах. Вы здесь, потому что вы музыканты, актеры, художники, поэты и философы. Вы отказались быть чем-то меньшим. Однако я не спешу сказать вам, что вы особенные. – Он хмуро посмотрел на нас: похоже, на сцене появился мистер Хайд. – Наши ожидания не упираются в пределы ваших ограниченных возможностей. Мы надеемся, что вы будете целеустремленными. Мы ждем от вас решительности. Ослепите нас своими талантами. А еще имейте в виду, что мы не любим разочарований.
Его слова эхом прокатились по залу и повисли в воздухе, как ароматный пар – невидимый, но проигнорировать его было попросту невозможно. Пока он оглядывал помещение, выискивая среди студентов неизбежное разочарование во плоти, я молча решил, что в любом случае это буду не я.
Холиншед позволил неестественной тишине продлиться слишком долго, затем резко откинулся назад и сказал:
– Некоторые из вас присоединились к нам в конце эпохи, и когда вы покинете стены училища, то окажетесь не только в первом десятилетии следующего столетия, но и в новом тысячелетии. Мы планируем как можно лучше подготовить вас к переменам. Будущее обширно, необузданно и многообещающе. Хватайтесь за любую возможность, которая появится на вашем пути, и цепляйтесь за нее, чтобы ее не смыло обратно в море.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
