– Знаю.
– У младенцев постарше есть шанс на нормальную жизнь, небольшой, но есть. Из тех, кто младше, все выжившие, а таких было совсем немного, даже несмотря на суперсовременное оборудование, так вот, все такие дети, поголовно, оставались в итоге инвалидами.
– Я знаю.
– Они просто ещё не готовы нормально развиваться вне материнского организма. Какие бы условия им не предоставляли, они могли выжить, но никогда уже не были полноценными людьми.
– Да знаю я, знаю! – воскликнула я. – Теперь знаю.
– Джеффри, хватит! – голос Кристиана звучал жёстко. – Я знаю, как ты к этому относишься, но не выплёскивай это на Джинни.
– Извини, девочка, – Джеффри словно бы выдохся, его голос звучал печально. – Просто мне сложно понять, как, в погоне за рекордами, можно сознательно обрекать дитя на такую жизнь. И ведь не врачу, принявшему решение вытягивать, фактически, выкидыш, потом с этим малышом жить и мучиться.
– Джеффри, в том, что произошло, нет вины Джинни, не срывайся на ней, – раздался голос Рэнди.
– Нет, он прав, – я зажмурилась и выпалила то, что долгие годы не давало мне спокойно жить. – Это моя вина. Только моя. В том, что Арти стал таким, виновата именно я.
– Объясни, – в голосе Кристиана звучало лишь непонимание, никакого осуждения. Надолго ли?
– Я сказала им, что Глория на шестом месяце, – прошептала я, признаваясь в самом страшном своём преступлении. Кто же знал, что эти несколько слов будут иметь столь тяжёлые последствия.
– Когда и кому ты это сказала? – спросил Гейб.
– Парамедикам. Тогда, после аварии. Один из них сказал, что Глория мертва, но сердце ребёнка ещё бьётся, есть шанс его спасти. А другой ему возразил, что неясно, каков возраст плода, и можно ли его спасать. И тогда я испугалась и крикнула им, что Глория на шестом месяце. Они сразу засуетились, начали делать ей массаж сердца и вентиляцию лёгких и тут же увезли. Они мне поверили и стали делать всё, чтобы спасти Арти. Поэтому он такой. Потому что я солгала.
Не в силах видеть осуждение в глазах тех, кто отнёсся ко мне так по-доброму, я уткнулась лицом в грудь Кристиана, инстинктивно ища у него защиту. Но всё же рука, которая, начала гладить меня по голове, стала для меня неожиданностью. Значит, он на меня не сердится?
– Ты была ребёнком, – с жалостью в голосе произнесла Рэнди.
– Израненным ребёнком, – пальцы Кристиана скользнули по моему шраму. – Перепуганным, только что пережившим смерть близких. Не удивительно, что ты сделала всё, чтобы удержать хотя бы брата. И ты добилась этого, он жив. И пусть пока он болен, но он жив. А после лечения он станет здоровым, нормальным ребёнком. И он всегда будет благодарен тебе за жизнь, которую ты ему подарила.
Я никогда не смотрела на ситуацию с этой стороны. Я лишь чувствовала вину за то, что обрекла малыша Арти на жизнь в тишине и темноте. Но если бы я этого не сделала, его бы просто не было. Не существовало. Этого хрупкого тельца, так доверчиво прижимающегося ко мне, ручек, крепко обхватывающих мою шею, крошечных пальчиков, ощупывающих моё лицо и губы, чтобы понять, что я ему говорю, широкой улыбки, хриплого: «Шинни, лублу». Ничего этого не было бы. И теперь, когда у него появился шанс на нормальную жизнь, уж не знаю, каким чудом, но появился, вдвойне страшно представить, что я тогда не сказала бы тех слов. И Арти умер бы вместе со своими родителями.
И в этот момент камень, вот уже шесть лет давивший на меня, упал с моих плеч. Я себя простила. Одной своей фразой Кристиан совершил чудо – ушло чувство вины, оно сменилось радостью от того, что мой любимый братик жив. И совсем не важно, что у нас с ним, оказывается, разная ДНК, он был, есть и навсегда останется моим братом.
– Спасибо, – шепнула я в грудь Кристиана.
– Ты всё сделала правильно, – он, кажется, понял, за что я его поблагодарила. – Теперь всё будет хорошо.
– Скажи, Джинни, неужели в больнице не поняли, что ты... назвала неправильный возраст Арти? – судя по запинке, Джеффри хотел сказать что-то иное, возможно, слово «солгала», но решил смягчить свой вопрос.
– Заметили, конечно, но не сразу. Я так поняла, что первостепенной задачей у врачей было спасение ребёнка, ведь они мне поверили. Как я позже узнала, там все действия отработаны до автоматизма, кто и что делает. И лишь позже, когда Арти уже был в инкубаторе, подключённый ко всем этим приспособлениям для выживания, у кого-то появились сомнения, и Арти сделали тесты. Тогда-то всё и раскрылось.
– Тебе здорово досталось? – в голосе Рэнди звучало неподдельное сочувствие.
– Нет. Меня никто ни в чём не винил. Возможно, решили, что я и сама не знала точного срока беременности, а может, просто жалели. В той аварии я осталась круглой сиротой, к тому же... тоже пострадала, хоть и не так сильно. Я сидела сзади, меня только осколками посекло, и сотрясение, а в остальном повезло, все кости целы остались. Но меня всё равно какое-то время продержали в больнице, я крови много потеряла.
– Господи! – простонал Кристиан, притискивая меня к себе сильнее, так, что у меня даже дыхание перехватило, но я не возражала. За последние шесть лет единственным, кто меня обнимал, был Арти, и именно мои объятия были сильными, утешающими и защищающими. Но всегда оставаться сильной так тяжело, порой очень хочется побыть немного слабой. А в объятиях Кристиана было так надёжно, спокойно и приятно, что небольшой дискомфорт можно и потерпеть.
– Крис, раздавишь! – воскликнула Рэнди.
– Ой! – объятия тут же ослабли. – Прости, Джинни. Я не сделал тебе больно?
– Нет-нет, всё в порядке, – поспешила я его успокоить, опасаясь, что он отодвинется, но нет – объятия пусть и ослабли, но никуда не делись. Так приятно.
– Значит, твоего братишку начали выхаживать по ошибке, – вернулся к интересующей его теме Джеффри. – А что потом? Когда всё выяснилось? Продолжили? Хотя, конечно, вопрос глупый, извини. Он ведь жив.
– Да, жив, – кивнула я. – Всем на удивление. Ни у кого рука не поднялась отключить приборы жизнеобеспечения, ведь его сердечко билось. Более старшие дети, которые имели больше шансов выжить, не выдерживали, уходили. А Арти жил. Несмотря ни на что. И выжил. Вот только он не видит, не слышит, и ещё у него ДЦП, правда, в нетяжёлой форме. В основном проблема в ногах, он ходит, но только с опорой – ходунки, перила или мои руки.
– Спастическая диплегия – кивнул Джеффри. – Для экстремально недоношенных детей такое осложнение – едва ли не норма. Но и это тоже поправимо. Говоришь, форма не тяжёлая?
– Нет. Доктор говорит, что могло быть намного хуже. К счастью, ручки у Арти почти не пострадали, ведь для него они – основная возможность общения. Конечно, и они не идеально здоровы, но могло быть хуже. Намного хуже. Я видела таких деток, и это было ужасно.
– Видела? – переспросила Рэнди.
– В интернате, где Арти живёт. Он специализированный, для детей-инвалидов, я там на такое насмотрелась! Можно даже сказать, что Арти ещё повезло – ручки у него рабочие, пусть с трудом, но ходит, даже говорит. Доктор сказал, что хотя у него и есть отставание в развитии, но оно обусловлено лишь ограничениями из-за потери слуха и зрения, а в целом он умненький. Всё-всё понимает!
