«Габи!» — начиналось письмо, и Габриэла догадалась, чтообращение «Сестре Мирабелле» на конверте Джо использовал для того, чтобы письмопопало к ней. При этом, вольно или невольно, он раскрыл перед епископскимдознанием все их секреты. Если бы не это, никто, быть может, ни о чем бы недогадался и она осталась бы в монастыре. Но над разлитым молоком не плачут, иГабриэла стала читать дальше.
«…Я не знаю, что тебе сказать и с чего начать, — писалДжо дальше. — Ты — удивительный человек, и ты намного лучше и сильнееменя. Сознание собственной слабости преследовало меня всю жизнь. Все эти годы япомнил, скольких людей я подвел, кого и как разочаровал. И в первую очередь яне сумел спасти Джимми и навсегда испортил жизнь своим отцу и матери, которыемолча винили меня в этом».
Тут Габриэла на мгновение опустила письмо на колени. Что ж,она не исключала, что родители действительно винили Джо в гибели брата, но еслитак, тогда она их ненавидела!
«Я не оправдал надежд людей, которые знали меня, любили меняи имели право рассчитывать на меня в критических обстоятельствах, — писалдальше Джо. — Именно это, в конце концов, понудило меня стать священником.Ах, если бы я только смог оправдать надежды, которые они на меня возлагали!»
Если бы только Джо мог слышать ее сейчас. Если бы он хотя бынамекнул, что он задумал… И если бы она могла быть с ним той ночью!..
О, сколько этих «если бы», этих упущенных возможностей былои в его, и в ее жизни! Как часто и ей, и ему приходилось жалеть о том, что онине сделали, не успели, не смогли. Эти бесплодные сожаления отравляли им жизнь илишали уверенности в себе. Не будь их, судьбы Габриэлы и Джо навернякасложились бы иначе.
И, подумав так, Габриэла снова поднесла к глазам письмо.
"Моя мать сама загоняла себя в гроб, и я это видел, ноничего не сделал. Я должен был заменить ей отца, но не захотел. Когда онаперерезала себе вены старой отцовской бритвой, это был лишь заключительный акттрагедии, которая разворачивалась у меня на глазах, но я был слеп и ничего незамечал. Мама и хотела бы опереться на меня, но не могла. Наверное, она решила,что лучше умереть, чем жить одной, без мужа и без сына.
Когда я поступил в приют Святого Марка, монахи взяли на себявсю заботу обо мне. Они дали мне то, чего у меня никогда не было — любовь,понимание, возможность искупить свою вину и стать кем-то в этой жизни. Они такверили в меня, что прощали мне многое, и любили меня почти так же сильно, как ялюблю тебя и как ты любишь меня. Мои наставники и воспитатели былиединственными людьми, которые безоговорочно поддержали меня. Даже сейчас, вэтот страшный час, я слышу их голоса, их проповеди и наставления, из которых ячерпал понятия о чести и справедливости.
Ради них, ради братии монастыря Святого Марка, я и сталсвященником, потому что знал — это доставит им величайшую радость. Только так ямог отплатить им за все добро, которое они для меня сделали. Мне казалось, чтоя наконец-то совершил правильный поступок. Принятие мною сана в какой-то мереискупает вину перед мамой и Джимми, и, быть может, Бог смилостивится надо мной.
И я действительно нашел себя и был счастлив. Меня тешиламысль о том, что, отказавшись от мирских радостей, я приношу себя в жертвуБогу. Я как будто отдавал ему свою жизнь в обмен на жизни мамы и Джимми.Некоторое время я даже подумывал о том, чтобы принять вечные обеты и сделатьсясвященником-монахом, но тут я встретил тебя… И очень скоро мне стало ясно, чтоя не знал, от чего отказывался!
Да, я прожил на свете тридцать два года, но не знал нисчастья, ни истинной любви. Все это переменилось в тот день, когда я впервыеувидел тебя и заговорил с тобой.
Я хотел быть твоим мужем, твоим любовником. Я хотел всегдабыть рядом с тобой, чтобы отдавать тебе все, что у меня было — свое тело, своесердце и душу. Но моя жизнь и моя душа уже давно мне не принадлежали. Я не могдаже обещать их тебе.
Я много думал о нас и старался представить, как мы будемжить вдвоем, как мы поженимся и, быть может, заведем детей. Я надеялся, чтосмогу дать тебе все, чего ты заслуживаешь, но в конце концов я понял. Я незнаю, как дать тебе это. Я не могу взять назад клятву, которую я принес Богу.Моя жизнь принадлежит Ему. И в конце концов я бы разочаровал тебя и всех, комуя уже обещал свою жизнь и свою душу.
Мое сердце всегда будет с тобой, Габи. Но я не могу сноваобнаружить свою полную беспомощность, ненужность и никчемность перед теми, ктоверил в меня. Ты никогда бы не была счастлива со мной, моя Габи, и поэтому яговорю тебе — прощай. У меня не было никакого права обещать тебе то, что яобещал. Надеюсь, ты простишь меня, потому что без тебя я не могу жить. Я невынесу и одного дня, зная, что ты — совсем рядом и что мне отказано в правевидеть тебя, слышать тебя, прикасаться к тебе…
Я не могу жить без тебя, Габи!!!
И поэтому я ухожу к Джимми и к маме, и да помилует меняГосподь. Надеюсь, что в этом мире я успел сделать что-то полезное. Каксвященник, я утешал, ободрял и отпускал грехи. Теперь я сам — страшный грешник.Как я буду смотреть в глаза моих прихожан? В последнее время они стали мнесовершенно безразличны — я способен думать только о моей любви к тебе, котораявытеснила из моей души любовь к ближнему и к Богу. Я могу быть только с тобой —или нигде. Я не в силах исполнить ни одного из тех обещаний, которые я далтебе, Богу, людям. Я неспособен ни оставить церковь, ни отречься от тебя. И заэто мне предстоит вечно гореть в аду, если Иисус не помилует меня.
Ты — очень сильный человек, Габи… — Тут Габриэла невольнопоморщилась — настолько ненавистными успели ей стать эти слова. — Ты —намного сильнее меня. Я знаю, ты будешь чудесной матерью нашему малютке. Я всеравно не смог бы быть ему хорошим отцом, и за это я тоже прошу у тебя прощения.И еще: никогда не рассказывай нашему сыну или дочери о том, каким я был. Лучшерасскажи ему о том, как сильно я любил его или ее и как сильно я любил тебя.Расскажи нашему ребенку… Нет, лучше не рассказывай ему ничего. Я прошу тебятолько об одном: помни, как я любил тебя, и прости меня за то, что я сделал ичто собираюсь сделать. Пусть Всесильный Господь защитит вас обоих. Молись омоей душе, Габи, и тогда, быть может. Бог простит меня…"
Он подписался просто «Джо». Эти три буквы едва уместились вконце исписанного с двух сторон листа. Габриэла долго смотрела на них, несдерживая катящихся по щекам слез. Теперь ей все стало понятно — у нее в рукахбыла полная исповедь Джо. Увы, теперь все слишком поздно. Джо все время боялсяподвести, разочаровать ее, Бога, коллег, монахов, своих умерших родителей ибрата. Он считал ее сильной потому, что сам был непредставимо слаб. Джо боялсямира гораздо больше, чем сама Габриэла. Если бы только у него хватило мужествасложить с себя сан и уйти, они могли бы, по крайней мере, попробовать начатьжить сначала. Тогда Габриэла попыталась бы показать ему, на что он способен. НоДжо совершил свою первую большую ошибку, которая оказалась для него последней.Для него и для их ребенка. Джо предпочел уйти. И этим он действительно подвелГабриэлу, которая не была и вполовину такой сильной, какой он ее себепредставлял. В этом смысле поступок Джо очень напоминал Габриэле бегство отца,который оставил ее совершенно одну в руках садистки-матери просто потому, чтосчел ее «сильной».
