Обед, последовавший за спектаклем, был первосортным. Даже рис взяли из урожая этого года – зернышки рассыпчатые, нежные. Дома мы покупали только старый рис, потому что он суше, и в одном кати[16] его помещается больше. Я бы удовольствовалась и одним белым рисом, но там лежало множество иных деликатесов, которые стоило попробовать. Морской лещ на пару – серебристые кусочки рыбы тонули в соевом соусе и масле лука-шалота. Жареные голуби. Нежные кусочки медузы, вздрагивающие под слоем семян кунжута. И как же я обрадовалась любимому керабу – блюду из побегов папоротника, фаршированных шалотом, чили и крошечными сушеными креветками в кокосовом молочке!
После обеда для юных леди устроили игры во дворике. Дочери дома вместе с бесчисленными кузинами демонстрировали свои вышивки превосходного качества и получали комплименты за белизну лиц. Я застенчиво стояла в сторонке. Никто не предупредил меня об этом смотре, так что я ничего не принесла с собой. В любом случае мое рукоделие сейчас в основном сводилось к починке вещей. Народа пришло столько, что мне казалось, никто не обратит внимания на ушедшую, однако вскоре я услышала оклик Ян Хон.
– Ли Лан, сюда! Присоединяйся к соревнованию «ниточка-в-иголочку»!
Лампы задули, и серебряный свет луны разлился по дворику, обволакивая каждого из нас бледным сиянием. На столе разложили несколько швейных комплектов. Незамужние девушки должны были узнать, кто быстрее всех вденет нить во все иголки. Не успела я сесть на место, как получила тычок от соседки, крупной девицы с внешностью лошади. Она одарила меня ледяным взглядом, вынося суровый вердикт.
– Готовы? – закричала Ян Хон. – Леди, начали!
Передо мной лежали пять игл разной толщины, от большой до маленькой. С первыми тремя я справилась легко, но вдеть нить в последние оказалось трудновато. Девушки вздыхали и кокетливо жаловались. В изменчивом лунном свете чем больше я старалась, тем чаще промахивалась. Я решила использовать кончики пальцев, чтобы нащупать дырочки, точь-в-точь как это делала, отыскивая ходы червячков в отцовских манускриптах. Нити проскользнули в ушки, и я возбужденно взмахнула рукой.
– Готово!
Другие девушки начали поздравлять меня. Моя соседка с лошадиным лицом вздохнула и пожала плечами. Я задумалась, чем ее оскорбила, но вскоре забыла об этом от волнения. Игры шли одна за другой: украшение фонариков, пение, так что к концу вечера я не могла припомнить, когда еще так веселилась в последнее время. Когда мы покидали особняк Лим, отец уставился на мое оживленное лицо.
– Тебе понравилось? – спросил он.
– Да, папа. Правда.
Он грустно улыбнулся.
– Я забыл, как быстро ты растешь. В мыслях ты для меня еще маленькая девочка. Я должен был давать тебе больше шансов для общения после отъезда твоих кузин в Пинанг.
Мне не понравилась тень, снова пробежавшая по его лицу. Сегодня вечером он выглядел вполне радостным, и было заметно, что он наслаждался спектаклем. Как-то раз я подслушала разговор Ама и повара: когда умерла моя мама, часть папы также скончалась. Няня, конечно, говорила слегка театрально, но когда я была помладше, то воспринимала ее слова в буквальном смысле. Неудивительно, что он иногда становился пассивным, точно тонкая нить, связывающая его с настоящим, перетерлась. Конечно, сыновья ценились выше. Так все считали. Но по моему мнению, даже будь я мальчиком, этого бы не хватило для утешения страдающего от потери любимой отца.
Глава 5
Раздумья о родителях погрузили меня в меланхолическое настроение накануне сна. Ама вечно твердила, что избыток мыслей делает меня бледной и слабой. Конечно, ей ничего не стоило тут же обругать меня за прогулку на солнце и порчу цвета лица. Ее никогда не беспокоила собственная способность исповедовать сразу две противоположные точки зрения. Порой мне хотелось обладать такой же блаженной уверенностью. Отец сухо заметил, что у няни нет проблем с противоречивостью взглядов, поскольку она учила все так, как диктует обычай, и это стало для нее и оковами, и утешением. Мне это показалось жестоким. Ама на самом деле анализировала происходящее – просто не так, как папа. Ее разум метался между прагматизмом и суеверием. Каким-то образом мне пришлось существовать между миром няни и миром отца, но что я думала на самом деле? Такие размышления блуждали в голове, пока я не погрузилась в беспокойную дрему.
Я стояла в персиковом саду. Листья деревьев были ослепительно-зелеными, плоды, свисавшие с ветвей – бело-розовыми, сияющими, словно алебастр. Однако сами деревья были угнетающе похожими, как будто их скопировали с одного образца. Неудивительно, ведь в Малайзии не росли персики, хотя их изображения я видела на китайских свитках. С растущим чувством ужаса я разглядывала то, как они раскинулись во всех направлениях: каждая из широких аллей в точности напоминала другую. Откуда-то из-за стволов послышались дрожащие звуки арии, которую пели нынешним вечером актеры в особняке семьи Лим. Приглушенная, скрипучая мелодия, словно бы доносившаяся издалека. В ней не было ни глубины, ни энергии. И вслед за арией, оповестившей о его присутствии, появился Лим Тиан Чин. На его ладони лежала персиковая веточка.
– Ли Лан, моя драгоценная! – произнес он. – Могу ли я одарить тебя этим цветочным символом?
Настойчивый поклонник протянул ветку, но воздух будто сгустился, и меня охватил внезапный приступ удушья.
– Что такое? Ни единого приветственного словечка для меня? – изумился он. – Не представляешь, с каким нетерпением я ожидал нашей новой встречи. В конце концов, праздник Циси – это день влюбленных.
Сама того не желая, я пошла с ним по саду. Призрак плыл рядом с абсолютно нечеловеческой грацией, и мне понадобилось величайшее усилие воли, чтобы остановиться.
– Откуда ты вообще меня знаешь? – поинтересовалась я.
– Видел тебя в прошлом году на Празднике драконьих лодок[17]. Ты прогуливалась по набережной и бросала в воду рисовые шарики цзунцзы. До чего ты была изящна, элегантна!
Смутившись, я припомнила, что действительно ходила с отцом на тот праздник, посвященный памяти поэта Цюй Юаня. Горюя о нем, простые люди кидали в воду угощение, чтобы убедить рыб не есть тело сочинителя.
– О, моя прелесть, не хмурься так, – продолжал Лим Тиан Чин. – Это портит твое личико. Я в самом деле был весьма впечатлен тобой. Безусловно, я повидал немало хорошеньких девушек, – тут он хихикнул, – но в тебе чувствовалось нечто… необыкновенное. Нечто столь утонченное. Наверное, это от отца. Слышал, он был красавцем до того, как подцепил оспу. – Принимая мое молчание за согласие, он все так же зловеще флиртовал. – Я у всех спрашивал твое имя. Мне сообщили, что ты – дочь семьи Пан. Если бы обстоятельства не препятствовали, – и тут его лицо выразило надлежащую грусть, – я бы посватался к тебе давным-давно. Но не отчаивайся, теперь у нас есть все время мира, чтобы наверстать упущенное.
