— Ой! — от неожиданности вскрикнула девочка.
Гувернантка поджала и без того узкие губы и, манерно подняв лорнет, уставилась на воспитанницу так, будто увидела на персидском ковре блоху. — Что значит «ой»? Во-первых, вы должны извиниться. А во-вторых, я бы хотела знать, куда это вы спешите в то время, как я велела вам переписывать правила из учебника? — нудным гнусавым голосом поинтересовалась мадам Стилет.
— Я уже переписала, — пролепетала Марика, лихорадочно пытаясь придумать объяснение своему побегу.
— Вот как? Пойдемте, проверим, — твердо сказала гувернантка и направилась в сторону лестницы.
Девочка обреченно поднялась по ступенькам на второй этаж. Гувернантка следовала за ней по пятам. Вышколенная, чопорная дама терпеть не могла свою воспитанницу. Когда ее наняли на работу в герцогский дом, она и помыслить не могла, что ей придется иметь дело с такой неотесанной дикаркой. В новой воспитаннице не было ни капли лоска и манер, как будто она росла на улице, а не в приличном доме. Мадам Стилет с первого дня решила, что девчонку надо держать в ежовых рукавицах, и строго следовала своему намерению.
Марика понуро побрела в свою комнату, на ходу соображая, как выкрутиться.
Она понимала, что мадам Стилет не упустит случая наказать ее за ослушание.
Открытая тетрадь лежала на столе. Мадам Стилет уставилась на страницу, будто надеялась, что от этого все ошибки исправятся и недоделанное задание проявится само собой, а потом брезгливо взяла тетрадь за уголок и поднесла ее к самому носу Марики.
— Что это такое?
— Тетрадь, — пролепетала Марика, невинно глядя на гувернантку, и добавила: — Там почти все сделано. Осталось немножко.
— Не грубите! Я в жизни не встречала более испорченной девочки: дерзкая, ленивая и неаккуратная. Что это за каракули? Разве это буквы? Какие-то пьяные закорючки!
— У меня рука устала. Я отдохну, и все сделаю, — пообещала Марика, но гувернантка строго произнесла:
— Вам нужен не отдых, а хорошая порция розог. Была бы моя воля, я бы с вами не цацкалась, как герцогиня. Сегодня вы наказаны. Вместо свободного времени вы должны переписать все правила десять раз. Я приду и проверю. Может быть, это научит вас прилежанию. Мадам Стилет удалилась, оставив Марику одну. Девочка показала ей вдогонку язык и уселась за письменный стол. Переписать все от начала и до конца десять раз! Для этого и целого дня не хватит. К тому же улизнуть теперь не удастся. Мадам Скелет наверняка затеет слежку. От грустных размышлений Марику отвлек шум подъехавшего экипажа. Девочка подбежала к окну. Сердце радостно забилось. На дверце прибывшей кареты красовался королевский герб.
Не в силах ждать пока Глеб поднимется к ней, Марика побежала ему навстречу. Она рванула дверь, но та оказалась запертой. Девочка изо всех сил подергала дверную ручку, все еще не веря, что ее закрыли на ключ, а потом забарабанила по двери в надежде, что ее выпустят. Но на зов никто не пришел.
«И это называется, я в доме хозяйка? Точно собаку на привязи держат», — в сердцах подумала Марика. Она в бессилии стукнула по двери кулаком и, насупившись, уселась на диван ждать Глеба. Время шло, а Глеб не появлялся. Марике в душу закралось подозрение, что это козни мадам Скелет. Мало ли что та придумала, чтобы помешать им увидеться! Юная пленница взбунтовалась. До сих пор она изо всех сил старалась угодить ненавистной гувернантке. Но теперь она не собиралась больше терпеть придирки и нападки.
Девочка выбежала на просторный балкон. Оттуда ничего не стоило добраться до окна соседней комнаты. Марика подоткнула юбку, чтобы было сподручнее перелезть через перила, и, оказавшись на карнизе, медленно направилась к балкону, ведущему в покои герцогини Агнессы. К счастью, во дворе никого не было, и девочка всей душой надеялась, что ее акробатический номер не будет замечен снизу. Снова перемахнув через перила, она на цыпочках подошла к балконной двери и слегка толкнула створку. На ее везение дверь подалась, и Марика услышала голос Глеба:
— Я не хотел впутывать сюда Марику. В ваших же интересах признаться и покончить со всем этим, чтобы сна ни о чем не узнала.
Эти слова заставили девочку замереть и прислушаться. Интересно, какие у Глеба от нее секреты. — Мне не в чем признаваться, — отче канила Агнесса.
— Вы совсем не изменились. Я думал вы раскаялись в прежних злодеяниях и ста ли другой, но теперь вижу, что ошибался.
— Не надо попрекать меня прошлым. Я сполна заплатила за свои грехи, — сказала герцогиня.
— И теперь принялись совершать новые, — язвительно заметил Глеб.
— Вы по-прежнему жаждете уничтожить меня?
Марика больше не могла оставаться в стороне. Она распахнула дверь и с места в карьер выпалила:
— Что ты такое говоришь! Моя мама не может причинить тебе зла.
Появление девочки было слишком неожиданным. Агнесса испугалась. Ей не хотелось потерять доверие приемной дочери. Кто знает, как много Марика услышала, стоя за дверьми? Растерянность герцогини еще больше распалила Глеба и укрепила уверенность в ее вине. Он был глух к оправданиям. Ему было нужно только чистосердечное признание.
— Ты слишком мало знаешь герцогиню, — обратился он к Марике. — Она еще и не такое способна. Когда-то ее называли Черной. И не без оснований.
— Прекратите сейчас же! Я ничего не брала! — воскликнула Агнесса.
— Ты думаешь, кошелек у мамы? — спросила Марика.
— Я не думаю, я знаю. Я встречался с Лунным рыцарем, и он сказал, что одна из тех, кто побывал за Зеркалом судеб, принесла кошелек с собой. Поскольку в Зазеркалье, кроме нас троих, никого не было, вывод напрашивается сам собой. Милейшая герцогиня припрятала волшебную вещичку и теперь выжидает, когда Лунный рыцарь со мной расправится.
— Зачем такое говоришь? Мама не могла так сделать, — вступилась за Агнессу Марика.
Глеба пронзила острая обида. Вместо того, чтобы помочь ему, Марика приняла другую сторону. Наивная душа. Она не знала, что ее мать — такая же фальшивка, как стекляшки в ушах уличной торговки рыбой. Нужно открыть ей глаза, чтобы она знала, с кем имеет дело.
— Что ты о ней знаешь! Она с самого начала тебе лжет. Она вовсе не твоя мать, а самозванка. У нее никогда не было детей. Обвинение прозвучало, как удар бича. Агнесса побледнела. Она так радовалась, что может жить тихой, обыденной жизнью и дарить материнскую любовь этой девочке. И вот все рушилось в одночасье. Самый страшный из ее кошмаров стал явью.
— Это правда? — спросила Марика, обернувшись к Агнессе.
Герцогиня долго молчала, а потом посмотрела приемной дочери в глаза и тихо произнесла:
— Я хотела быть счастливой и подарить тебе дом. Разве это преступление? Видно, мне на роду написано быть одинокой.
Марика вдруг всей душой почувствовала боль этой женщины, и ей стало жалко ее. Она порывисто прижалась к Агнессе.
