— Ты приехал ко мне не на службу. Ты не обратился в полицию. Ты обратился к другу, который, так уж вышло, был полицейским.
— Но я поехал к тебе, — запротестовал Билли, отдавая себе отчет, что правота, конечно же, на стороне Лэнни.
Тошнота пыталась прорваться в горло, но он стиснул зубы, отчаянно пытаясь подавить рвотный рефлекс.
— Кто бы мог подумать, что это реально.
— Что?
— Первая записка. Это же была шутка. Глупая шутка. Нет такого копа, который, прочитав ее, почувствовал бы, что угроза настоящая.
«Тойота» въехала на автостоянку, припарковалась в семидесяти или восьмидесяти футах от «Эксплорера».
В молчании они наблюдали, как из кабины выходит мужчина и направляется к двери в таверну. На таком расстоянии он не мог услышать их разговор. Однако они предпочли перестраховаться.
Когда открылась дверь, из таверны донеслась музыка. Алан Джексон пел о разбитом сердце.
— Она была замужем? — спросил Билли.
— Кто?
— Эта женщина. Учительница. Гизель Уинслоу.
— Думаю, что нет. Нет. Во всяком случае, о муже ничего не сообщалось. Дай мне взглянуть на записку.
Билли убрал руку с запиской за спину.
— Дети у нее были?
— Разве это имеет значение?
— Имеет.
Он вдруг осознал, что вторая рука сжалась в кулак. А ведь перед ним стоял друг. Ему пришлось приложить усилие, чтобы разжать пальцы.
— Для меня имеет, Лэнни.
— Дети? Не знаю. Вероятно, нет. Насколько я слышал, она жила одна.
Мимо по шоссе, один за другим, в шуме моторов проехали два грузовика.
Как только воцарилась тишина, Лэнни прямо объяснил, в чем проблема:
— Послушай, Билли, потенциально у меня могут быть неприятности.
— Потенциально? — Выбор слова показался ему забавным, но, разумеется, сейчас было не до смеха.
— Ни один человек в управлении не воспринял бы эту чертову записку серьезно. Но они скажут, что мне следовало воспринять.
— Может, и мне следовало, — вздохнул Билли.
— Задним умом мы все крепки! — вскинулся Лэнни. — Чушь собачья. Не говори так. Мы должны защищаться вместе.
— Защищаться против кого?
— Без разницы. Послушай, Билли, формуляр десять у меня не идеальный.
— Что такое формуляр десять?
— Личное дело. В нем у меня пара отрицательных отзывов.
— Что ты сделал?
Когда Лэнни чувствовал обиду, он щурился.
— Черт побери, я не продажный коп.
— Я этого не говорил.
— Мне сорок шесть, я никогда не брал грязных денег и никогда не возьму.
— Хорошо. Я тебя понял.
— Я ничего такого не сделал.
Возможно, Лэнни только изображал обиду, потому что прищур сразу пропал. А может, перед его мысленным взором возникло что-то пугающее, вот глаза и раскрылись. Он пожевал нижнюю губу, словно это была гложущая мысль, которую хотелось раскусить, выплюнуть и больше к ней не возвращаться.
И хотя Лэнни посмотрел на часы, Билли ждал продолжения.
— Дело в том, что иногда я — ленивый коп. От скуки, ты понимаешь. А может, потому что… не хотел для себя такой жизни.
— Ты ничего не должен мне объяснять, — заверил его Билли.
— Знаю. Но дело в том… хотел я такой жизни или нет, теперь это моя жизнь. Это все, что у меня есть. И мне нужен шанс сохранить ее. Я должен прочитать новую записку, Билли. Пожалуйста, дай мне ее.
Сочувствуя, но не желая расставаться с запиской, которая стала влажной от его пота. Билли развернул листок и прочитал аккуратно отпечатанный текст:
«Если ты не обратишься в полицию и они не начнут расследование, я убью неженатого мужчину, исчезновения которого мир не заметит.
Если ты обратишься в полицию, я убью молодую мать двоих детей.
У тебя есть пять часов. Выбор за тобой».
Уже при первом прочтении Билли уловил все ужасные подробности, однако прочитал записку второй раз и лишь потом отдал ее Лэнни.
Озабоченность, ржавчина жизни, покрыла лицо Лэнни, когда тот читал записку.
— Этот сукин сын просто безумец.
— Мне нужно ехать в Напу.
— Зачем?
— Чтобы отдать обе записки в полицию.
— Подожди, подожди, подожди! — выпалил Лэнни. — Ты же не знаешь, что и второго человека убьют в Напе. Это может произойти в Сент-Элене или Рутефорде…
— Или в Энгвине, — перебил его Билли, — или Калистоге.
Лэнни продолжил, словно и не услышал слов Билли:
— …или в Йонтвилле, или в Серкл-Оукс, или в Оуксвилле. Ты не знаешь, где это произойдет. Ты ничего не знаешь.
— Что-то я знаю, — ответил Билли. — Я знаю, что правильно.
— Настоящие убийцы не играют в такие игры, — Лэнни смахнул пот со лба.
— Этот играет.
Сложив записку и сунув ее в нагрудный карман форменной рубашки, Лэнни взмолился:
— Дай мне минутку, чтобы подумать.
Вытащив записку из кармана его рубашки, Билли ответил:
— Думай сколько хочешь. Я еду в Напу.
— Это плохо. Неправильно. Не глупи.
— На этом его игра закончится, раз уж я не буду в нее играть.
— Значит, ты собираешься убить молодую мать двоих детей. Взять и убить, так?
— Будем считать, что ты этого не говорил.
— Тогда я повторю. Ты собираешься убить молодую мать двоих детей.
Билли покачал головой:
— Я не собираюсь никого убивать.
— Выбор за тобой, — процитировал Лэнни. — Ты собираешься своим выбором оставить двоих детей сиротами?
Такого лица, таких глаз своего друга раньше Билли не видел, ни за покерным столом, ни где-то еще. Перед ним стоял незнакомец.
— Выбор за тобой, — повторил Лэнни.
Билли не хотел рвать с ним отношения. Он жил на более общительной стороне границы между затворничеством и отшельничеством и не собирался границу эту пересекать.
Возможно, понимая состояние друга, Лэнни изменил тактику:
— Я лишь прошу тебя бросить мне веревку. Сейчас я на зыбучем песке.
— Да перестань, Лэнни.
— Я знаю. Он засасывает. И ничего с этим не поделаешь.
— Не пытайся манипулировать мной. Не дави на меня.
— Не буду. Извини. Дело в том, что наш шериф — отменный говнюк. Ты знаешь, что он — говнюк. С таким личным делом, как мое, для него это будет достаточным поводом отобрать у меня жетон полицейского, а мне еще шесть лет до полной выслуги.
