— Какие люди? — спросил Билли, оглядев посетителей таверны.
— Многие. — Стив поймал ртом первую оливку. Затем вторую, третью и сжевал их под аплодисменты зрителей первого ряда, сидевших на высоких стульях у стойки.
В последний час своей смены Билли более внимательно, чем обычно, приглядывался к Стиву Зил— лису, но не заметил ничего подозрительного.
Или Стив не был тем шутником, кто написал записку, или он был куда более хитрым и злобным, чем казалось.
Впрочем, значения это не имело. Никого не убили. Записка обернулась шуткой; рано или поздно выяснится, ради чего ее написали.
Когда Билли покидал таверну в семь вечера, Айви Элгин подошла к нему, ее глаза цвета бренди возбужденно сверкали.
— Кто-то должен умереть в церкви.
— С чего ты так решила?
— Богомол. Кто молился, тот умер.
— В какой церкви? — спросил Билли.
— Надо подождать, и мы все узнаем.
— Может, это произойдет не в церкви. Может, умрет кто-то из местных священников.
Она пристально смотрела ему в глаза.
— Я об этом не подумала. Возможно, ты прав. Но как это связано с мертвым опоссумом?
— Понятия не имею, Айви. В отличие от тебя, предсказания по внутренностям для меня — темный лес.
— Я знаю, но ты такой милый. Всегда меня слушаешь, никогда не смеешься надо мной.
Хотя Билли работал с ней пять дней в неделю, сочетание экстраординарной красоты и сексуальности Айви временами могло заставить его забыть, что она кое в чем оставалась скорее девочкой, чем женщиной, нежной и простодушной, добродетельной, пусть и не невинной.
— Я подумаю насчет опоссума, — пообещал Билли. — Может, во мне есть толика провидца, о которой я ничего не знаю.
Ее улыбка могла свалить мужчину с ног.
— Спасибо, Билли. Иногда этот дар… тяжелая ноша. И от помощи я не откажусь.
Снаружи солнечные лучи окрасили воздух летнего вечера в лимонно-желтый цвет, а крадущиеся к востоку черные тени вязов чуть отливали лиловым.
Подходя к «Форду Эксплорер», Билли увидел записку под «дворником» лобового стекла.
Глава 6
Хотя до сих пор не сообщалось о найденном трупе учительницы-блондинки или пожилой женщины, Билли остановился в паре шагов от «Эксплорера», не решаясь подойти ближе, не испытывая ни малейшего желания читать вторую записку.
Ему хотелось только одного: немного посидеть с Барбарой, а потом поехать домой. Он не навещал ее семь раз в неделю, но как минимум через день, а чаще — два дня из трех.
Визиты в интернат «Шепчущиеся сосны» были одним из краеугольных камней, на которых строилась его незатейливая жизнь. Каждого он ожидал с нетерпением.
Он не был глупцом, но и не отличался особым умом. Знал, что его уединенная жизнь может легко перейти в полное одиночество.
Узкая черта отделяет уставшего затворника от боящегося всего отшельника. И черта эта еще уже между отшельником и ожесточившимся человеконенавистником.
Вытащить записку из-под «дворника», скомкать, отбросить в сторону непрочитанной, несомненно, означало бы переход первой черты. И, возможно, пути назад уже не будет.
Он не имел многого из того, что хотел бы получить от жизни. Но по натуре был достаточно честен с собой, чтобы понимать: выбросив записку, он бы выбросил все, что сейчас его поддерживало. Жизнь не просто бы переменилась — стала ужасной.
Погруженный в раздумья, он не услышал, как на стоянку въехала патрульная машина. И когда вытаскивал записку из-под «дворника», вздрогнул, увидев внезапно появившегося рядом с ним Лэнни Олсена, одетого в полицейскую форму.
— Еще одна, — по голосу Олсена чувствовалось, что он ожидал появления второй записки.
В голосе слышались нервные нотки, на лице отражалась тревога, в глазах читался страх.
Так уж распорядилась судьба, что Билли пришлось жить в то время, когда отрицалось существование жуткого, отчего жуткое называли всего лишь ужасным, ужасное становилось преступлением, преступление — правонарушением, правонарушение — сущей ерундой. Тем не менее именно жуткость захлестнула Билли еще до того, как он окончательно понял, что привело Лэнни Олсена на автомобильную стоянку.
— Билли. Господи Боже, Билли!
— Что?
— Меня прошиб пот. Посмотри, какой я потный.
— И что? В чем дело?
— Потею и потею. А ведь не так уж и жарко.
Внезапно Билли почувствовал, что лицо у него покрыто грязью. Провел на нему рукой, посмотрел на ладонь, ожидая, что она будет черной. Но нет, ладонь осталась чистой.
— Мне нужно выпить бутылку пива, — продолжил Лэнни, — две бутылки. Мне нужно посидеть. Мне нужно подумать.
— Посмотри на меня.
Лэнни не встретился с ним взглядом. Не мог оторвать глаз от записки в руке Билли.
Он ее так и не развернул, но что-то вдруг развернулось в его желудке, пышно расцвело, поднялось к самому горлу. Тошнота, рожденная интуицией.
Не следовало задавать вопрос: «Что?» Правильным был другой вопрос: «Кто?»
И Билли его задал.
Лэнни облизал губы.
— Гизель Уинслоу.
— Я ее не знаю.
— Я тоже.
— Где?
— Преподавала английский в дальней части Напа-Вэлью.
— Блондинка?
— Да.
— И красавица, — предположил Билли.
— Когда-то была. Кто-то избил ее чуть ли не до смерти. Ее били долго, били умело, чтобы она протянула как можно дольше.
— Чуть ли не до смерти.
— Он задушил Гизель ее же колготками.
Ноги Билли стали ватными. Он привалился к «Эксплореру». Не мог проронить ни слова.
— Сестра нашла ее два часа тому назад.
Глаза Лэнни по-прежнему не отрывались от сложенного листка в руке Билли.
— Юрисдикция управления шерифа на те места не распространяется, — пояснил Лэнни. — Этим убийством будет заниматься полиция Напы. Это уже что-то. Дает мне возможность для маневра.
К Билли вернулся дар речи, но голос стал таким хриплым, что удивил его самого.
— В записке говорилось, что он убьет школьную учительницу, если я не обращусь в полицию, но я поехал к тебе.
— Он сказал, что убьет ее, если ты не обратишься в полицию и они не займутся этим делом.
— Но я поехал к тебе, я пытался. Господи, я пытался обратиться в полицию, не так ли?
Лэнни наконец-то встретился с ним взглядом.
