Любимая моя, единственная. Кроме любви к тебе внутри меня не было ничего светлого. Твоя ответная любовь стала для меня чудом. Но у каждого свой путь. Я больше не буду тащить тебя за собой на дно. Не надо думать, будто твоя обязанность – спасать меня. Я знаю, сколько причинил тебе боли. И этого не извинить. Поэтому я решил уйти. Родная моя душа, ты так прекрасна, так молода, у тебя вся жизнь впереди. Почему ты должна обрекать себя на тьму вместе со мной? Я делаю это не ради тебя, я делаю это для себя, чтобы наконец освободиться. Но теперь и ты будешь свободна. Милая моя, я знаю, что ты меня любишь. Я знал это всегда. Но я знаю, что Ларри ты тоже любишь. Не стыдись этого. Разве можно его не любить? Теперь, когда и он свободен, я могу уйти. Люби Ларри, милая, он заслуживает твоей любви. И помни меня, и меня тоже люби, и знай, что я, наконец, обрел покой. Не стоит ненавидеть меня за то, что я покидаю тебя. Не злись. Скажи лишь: он старался, а когда выбился из сил, прилег поспать. Поцелуй за меня девочек. Скажи им, если рай все-таки существует, я буду их ждать. Скажи им, я ухожу с высоко поднятой головой, по-прежнему штурмуя тот роковой пляж, ухожу как солдат. Скажи им, я буду вечно любить их. И тебя. Если нам суждено встретиться, то это произойдет там, где ведомы все вещи, и ты простишь меня.
Спокойной ночи, любимая. Я засну в твоих объятиях, и боль прекратится.
41
Ларри взял все хлопоты на себя. Тело обнаружила береговая охрана. Скромная панихида прошла в иденфилдской церкви: Китти молчала, и глаза ее были сухи. Похоронили Эда на кладбище при церкви. Некролог в «Таймс» был полностью посвящен событиям августовского дня восьмилетней давности, когда Эдвард Эйвнелл заслужил Крест Виктории.
Памела рыдала в объятиях матери, но сама Китти почти не плакала. Горе парализовало ее. Горе и злость: она не могла простить Эду ту боль, что он причинил им всем. Какая самоуверенность – решить за нее, как ей будет лучше. Лежа ночью в опустевшей постели, она говорила с ним. Не плакала, но горько и упорно твердила:
– Кто дал тебе право уходить? Что такого в твоем страдании, отчего оно невыносимее, чем у прочих? Разве ты не понимаешь, что натворил? Ты достиг небытия. А как же мы? Теперь наше горе бесконечно. Мы уже ошиблись, слишком полюбив тебя. До конца наших жизней ты будешь стоять у нас перед глазами, неизменно доказывая, что горе в итоге побеждает.
Ларри и Китти не пытались утешать друг друга. Ларри бросил все силы, чтобы поддержать благосостояние семьи, и помогал Хьюго с импортом вина. К тому моменту, когда Хьюго попросил его стать полноправным партнером в фирме, Ларри уже стал незаменимым.
– Теперь, когда Эд получил то, чего хотел, – говорила ему Китти, – ты обязан приглядывать за нами, хочешь ты того или нет.
Она не имела в виду другую просьбу Эда. Его поступок словно парализовал ее волю. Ей не хотелось больше ничего. Отталкивала самая мысль воспользоваться его уходом. Столь жестокое и расточительное отрицание жизни не может иметь хороших последствий. Ни для кого.
Трехлетняя Элизабет, тихая и добродушная, горевала недолго: отец так часто и так надолго исчезал, что его смерть оставила не такой уж глубокий след. У Памелы тоска сменилась недоумением. Девочкам не сказали всей правды. Они знали, что он поехал на прогулку, и произошел несчастный случай. Возможно, сердечный приступ, отчего он упал и разбился насмерть.
– Какой же это случай? – удивлялась Памела. – Почему он так близко подошел к краю? Я не понимаю.
– Мы не знаем, – ответил Ларри. – Пришло горе. Нам осталось лишь помогать друг другу.
– Как? Как мы должны друг другу помогать?
– Любить друг друга.
– Ты будешь любить меня и Элизабет? Ты будешь любить маму?
– Да. – Он кивнул.
– Ты женишься на маме?
– Не знаю.
– Не женись, я не хочу, – попросила Памела. – Подожди, я вырасту и выйду за тебя.
– Хорошо, – согласился Ларри.
* * *
Ларри в одиночестве отправился к Бичи-Хед – в своего рода паломничество. Он не мог знать, где стоял Эд в последние секунды своей жизни, но ближе к нему было теперь уже не подобраться.
По жухлой траве бродили незнакомые чужие люди, искоса поглядывая на Ларри. Понятно, о чем они думают. А вдруг и этот прыгнет? А вдруг сейчас свершится очередной непоправимый и непростительный акт самоуничтожения?
«Я мог бы это сделать. И они могли бы. Вот что поражает. Всего пара шагов, еще пара, и сказочке конец.
Но не для нас.
Мой самый лучший, самый старый друг. Мне снится, как я бегу за тобой, что я успеваю сюда, на обрыв, вовремя. Ты стоишь здесь, еще не совершив задуманного, и я кричу тебе: «Стой!» Ты оборачиваешься, видишь меня и ждешь. Я беру тебя за руку, я крепко держу тебя и говорю: «Пойдем домой». Ты, как обычно, криво ухмыляешься, отходишь от края, и мы возвращаемся вместе. Ты катишь свой велосипед. Там, в кармане твоей куртки, два письма, которые никогда не доставят адресатам.
Я так давно тебя любил. Как ты мог меня бросить?»
* * *
К Ларри приехал Руперт Бланделл. Несколько смущенный, что неудивительно, ведь они не встречались с тех пор, как Ларри развелся с Джеральдиной. Как выяснилось, Руперт узнал о гибели Эда из некролога.
– Сказать, что я был потрясен, – это ничего не сказать! Не знаю почему, но мне всегда казалось, что Эд неподвластен смерти.
– И мне временами тоже.
– Он был такой… – Руперт замялся, подбирая слово, – жизнерадостный.
