Книга Война роз. Воронья шпора - Конн Иггульден

Корабли отошли от побережья Бретани в самый разгар лета, в жаркую и угрюмую августовскую ночь. Тюдоры договорились об этом с людьми короля и с герцогом Бретонским. Повторения давешней катастрофы, когда они отплыли от берега прямо в пасть осеннего шторма, просто не могло быть. Теперь время никуда не торопило их, и они дождались тихого моря, чистого неба и полной луны, чтобы она освещала их путь. Впрочем, всегда существовала возможность наткнуться в открытом море на английский военный корабль или даже на шлюпку таможенников, поджидающих контрабандистов на глади морской. С такими возможностями следовало считаться, хотя капитан любого одиночного корабля, завидев вдали такой флот, непременно даст деру.

Они пересекли ласковое и совсем не грозное море.

Военные корабли убрали паруса, хотя ветра и так почти не было: стоял пракически полный штиль. Суда бросили якоря в игривой воде, а потом стали по порядку подходить к причалам, чтобы выгрузить людей, пушки и лошадей, после чего вернулись назад, на открытую воду.

Французские солдаты, впервые ступившие на валлийскую почву, собирались тесными группами по мере того, как прибывали новые и новые люди. По первости произошла потасовка с местными, и пара человек осталась остывать, лежа на мостовой. Какой-то мальчишка с воплями о помощи метнулся в холмы, и еще до того, как успел разгрузиться последний корабль, на самом высоком из местных утесов вспыхнул сигнальный костер, после чего в миле немедленно зажегся другой.

Жители прибрежных деревень были знакомы с морскими разбойниками и работорговцами еще со времен Рима, а может, и раньше. И к тому времени, когда выглянуло солнце, они, словно тени, растворились в густых лесах, прихватив с собой луки и топоры, чтобы охранять своих детей и женщин. Местные превосходно знали, что грабители забирают все, что можно унести, а остальное сжигают.

Однако солдаты Тюдоров пришли в Уэльс не за этим. Они назначили себе границу и соблюдали ее. Не отходя от пристаней, с помощью лебедок и блоков собрали колесные лафеты и перегрузили на них пушки, отделавшись несколькими придавленными пальцами и крепкой руганью.

Дозорные помчались во всех направлениях, призывая к себе тех, кто еще не забыл Тюдоров.

Пембрукский замок находился в считаных милях – за последнюю дюжину лет Джаспер никогда не приближался к нему настолько близко. Поворачиваясь лицом к рассвету, он буквально ощущал близость замка. Леса и обочины дорог Бретани и Парижа никогда не пахли так, как эти, – их запах он помнил с детства. И просто от того, что старший Тюдор оказался здесь, на него нахлынула тысяча воспоминаний – от улыбки отца до плавания в обжигающе холодном озере в горах Бреккнокк, которые отец Оуэн называл Брейкнекс, Сверни Шею.

Знакомые уголки манили Джаспера к себе, зазывали его подальше от моря. Ему пришлось провести во Франции едва ли не столько же лет, сколько в Уэльсе, однако он знал, где находится его дом.

Им была неприступная, сложенная из серого камня крепость, ни разу не взятая врагом, в которой он когда-то был графом. И он поклялся себе в том, что однажды еще въедет в ворота Пембрука в качестве его лорда. Странные вещи приключаются в истории мира, подумал старый Тюдор. И одна из них случилась в эту самую ночь с армией, готовой идти через весь Уэльс в защиту претензии его племянника, бросившего вызов последнему Плантагенету.

Вокруг Джаспера, кроме французских, звучали английские и редкие валлийские голоса. Люди, присоединившиеся к ним в Бретани, не остались позади. Они высадились вместе с остальными, и на его глазах кое-кто из них нагибался, срывая пучок травы или подбирая несколько камешков, остававшихся в руке. В жесте этом ощущалась любовь, которую трудно описать тому, кто не знал ее. Тюдор улыбнулся самому себе, нащупывая в кармане гладкий камушек, некогда лежавший в одной из стен Пембрука. Он отлично понимал этих людей.

Однако самое странное зрелище здесь представлял его собственный племянник, расхаживавший среди этих людей. На Генри Тюдоре был роскошный доспех, личный подарок нового французского короля. При всем том, что он укрывал каждый дюйм его тела, этот доспех обеспечивал идеальную свободу движений. Генри не снимал его после того, как возвратился из Парижа, понимая, что должен научиться свободно передвигаться в нем и набрать необходимую силу, дабы бегать и сражаться. Во всех подобных вопросах младший Тюдор неукоснительно следовал советам своего дяди, признавая его опыт. Что же касается остального, то в нем всегда присутствовало нечто такое, что не давало уговорить или поторопить его. И если Джаспер переступал допустимые пределы, то мог видеть, как племянник склонял голову, задумывался и отвергал его совет. Эта манера, это хладнокровие могли раздражать, однако в возрасте Генри его дядя уже был графом и имел боевой опыт, и его беспокоило то, что племянник еще ни разу в жизни не видел яростного полета стрелы.

Тем не менее Джаспер одобрительно покачивал головой, замечая, как проявляется властный характер Генри. С той самой поры, когда к ним прибились участники разгромленного восстания Бекингема, эти новые люди образовали подобие двора, соединившего свои надежды с последним Тюдором – так, как будто он был рожден для того, чтобы повелевать. Они видели в Генри некое подобие юного короля Артура, и некоторые из валлийцев даже начали звать его Mab Darogan, Избранником Судьбы, которому суждено победить белого дракона и восстановить на престоле красного[43]. Не могло же оказаться случайным, что гербом Йорков являлась белая роза, а у дома Ланкастеров была дюжина эмблем и знаков, однако среди них присутствовала и алая роза… Но что более важно, на боевом знамени предков Генри изгибался красный дракон. Джасперу оставалось только изумляться такому совершенному совпадению. Неужели его племянник и в самом деле Mab Darogan? Он замечал, как люди смотрят на Генри, и, конечно же, молодой человек не допускал никакой фальши, не совершал никаких глупостей, не говорил слишком громким голосом и не напивался. Свойственная младшему Тюдору холодность характера прекрасно служила ему, так что он производил впечатление чего-то большего, а не меньшего – во всяком случае, в глазах людей, искавших вождя.

Дядя наблюдал за племянником, со стороны ощущая одновременно гордость и печаль при мысли о том, что столько лет назад сказал бы обо всем этом Оуэн Тюдор. Старик расцвел бы от счастья, увидев их возвращение, и сказал бы, что так и думал, что именно его потомки спасут Уэльс.

Извещать кого-то заранее об их высадке было слишком рискованно – так, во всяком случае, считал Генри. Но это означало вынужденное ожидание, потерянные дни, пока весть разойдется по стране и донесется до слуха друзей и сторонников. Необходимость снова ждать после такого долгого ожидания, конечно же, угнетала, однако так было все-таки лучше, чем обнаружить уже возле причала ожидающую их высадки английскую армию.