Он снова и снова повторял это себе — может быть, потому, что думать о Хизер было слишком страшно. Почти до утра он пролежал в постели, ни на минуту не сомкнув глаз. Ему казалось, она рядом, он чувствовал тепло, исходившее от ее тела, блаженно вздыхал и на мгновение проваливался в сон. А когда просыпался, ее не было… И Мика вновь беспокойно крутился в постели.
Он не стал рассказывать девочкам о той сделке, которую заключила Кэсси. Конечно, это была трусость с его стороны, вернее, даже глупость, но ему до смерти не хотелось отвечать на вопрос, когда же она вернется домой. Честно говоря, он и сам толком этого не знал, потому что этого не знала и Кэсси. Она что-то бормотала вчера о магистрате, членах городского совета, о соглашении по поводу неразглашения, которое якобы необходимо подписать. Но все это разом вылетело у Мики из головы, стоило только Кэсси вновь упомянуть о возможном возвращении в Калифорнию.
Да и потом, когда Хизер вернется, было не так уж важно — гораздо больше его волновало, вернется ли она вообще? Мика догадывался, что не узнает об этом до последней минуты. И боялся, что невольно возбудит в дочерях надежду, которой, возможно, не суждено сбыться.
Стар без всяких оговорок желала получить свою мамочку назад. Девочка страшно боялась вновь оказаться брошенной — мысль о том, что Хизер может выбрать не их с Мисси, а ту, другую свою дочку, стала для Стар настоящим кошмаром. А вот Мисси, напротив, была не так уж уверена, что хочет возвращения Хизер. Она еще не простила ее ухода и нарочно растравляла в своей душе горечь и обиду на «бросившую» их мачеху. Впрочем, в душе Мика ее понимал. Он и сам сначала чувствовал примерно то же. В этом отношении Мисси пошла в него. А Стар? А Стар росла точной копией Хизер — причем до такой степени, что это иной раз казалось невероятным. И если она решит остаться в Калифорнии, для малышки Стар это будет ужасным ударом.
Мысли кружились у него в голове, словно вспугнутые летучие мыши. Когда, к большому его облегчению, наступило утро, он накормил девочек завтраком, одел их потеплее, после чего велел им забраться в кабину трактора и отвез на сахароварню. Слава богу, там не было ни телефона, ни телевизора, да и риск появления нежданных гостей в такую погоду был не слишком велик. Мика любил каждый дюйм этой земли. Он был плоть от плоти ее. Здесь он был в безопасности. Здесь все казалось вечным, надежным и неизменным. И ему хотелось, чтобы обе его дочки поняли и почувствовали это так же, как понимал и чувствовал он сам.
Спустив их на землю, Мика помог им пробраться по глубокому снегу к огромной груде валунов. Она была тут с незапамятных времен — именно тут прятался он еще мальчишкой, когда хотел побыть один. Вдалеке на солнце поблескивали трубы, тянувшиеся от одного ствола к другому, но здесь их сплошной стеной окружали ели. И оттого казалось, что они внезапно попали на необитаемый остров, отрезанные от всего остального мира.
Одну за другой Мика подсадил дочек на самый верх. Потом вскарабкался следом и уселся между ними, свесив длинные ноги. Мика ничего не говорил — просто сидел, смотрел и слушал. Деревья, обступившие их со всех сторон, были как на подбор — великаны. Пушистые сосны, вечнозеленые тсуги[7] и хемлоки[8], голубые ели, на фоне которых, особенно в тех местах, где их лапы спускались до самой земли, снег казался особенно белым. Часть веток, не выдержавших тяжести снега, сломались, но это почти не бросалось в глаза.
— Господь Бог сам убрал лишние? — спросила Мисси, и Мика кивнул.
— Шшш… слушайте! — одернула их Стар. Лес казался живым — отовсюду, со всех сторон слышалось слабое перешептывание, пересмеивание — он как будто жил своей собственной жизнью, то ли не стесняясь их присутствия, то ли привыкнув считать их своими. Стар повернулась к отцу. Но хотя глаза ее вновь показались ему огромными, теперь в них не было страха — только восторг перед тем, что она называла «шепотом леса» или «снежными песнями».
Все это были любимые словечки Хизер. Ей как-то всегда удавалось удивительно точно выразить словами то, что Мика чувствовал и сам, но был бессилен объяснить. И вдруг он понял: вернется к ним Хизер или нет, она будет по-прежнему жить в их душе… она останется с ними навсегда.
Он промолчал — и даже не столько из-за благоговения перед тишиной, сколько потому, что был просто не в состоянии говорить. Горло ему сдавило, Мику переполняли чувства, которым он и названия-то не знал. Окончательно растерявшись, он постарался проглотить их вместе со вставшим в горле комком, полной грудью вдохнул кристально чистый мартовский воздух и заставил себя ни о чем не думать.
Так они сидели все вместе довольно долго, и Мике казалось, что дочки чувствуют то же, что и он. Наконец, стряхнув с себя оцепенение, он помог им спуститься и спрыгнул сам. Мисси, весело размахивая руками, вприпрыжку помчалась вперед, ловко лавируя между пнями, в то время как Стар, примолкнув, тащилась вслед за отцом, пристально разглядывая что-то у себя под ногами и временами совала нос в щели и дупла, любуясь крохотными обитателями леса.
Мика незаметно поглядывал на них, не спуская при этом глаз с синего шланга, который мало-помалу наполнялся соком. Наконец, окликнув расшумевшихся дочек, он погнал их к трактору и двинулся вниз, к подножию холма. К тому времени, как они добрались до сахароварни, чаны были до краев наполнены свежим соком, казалось, только и ждавшим, когда его станут варить, а дорожка к ней была напрочь забита грузовиками.
Обитатели Лейк-Генри явились варить кленовый сироп.
* * *
Поппи добралась до Мики вскоре после появления первого грузовика. Прошмыгнув мимо него, она двинулась прямо к дому, припарковала машину и вместе с Гриффином вытащила огромную коробку чили, за которой они заезжали к Чарли. Однако протиснуться в кухню оказалось настоящей проблемой — она оказалась до отказа забита коробками и кульками с едой. А людей тут столпилось даже больше, чем наутро после снежной бури.
Окинув их взглядом, Поппи почувствовала, как ее захлестывает гордость. Это был ее город, а все эти люди — ее людьми. Они собирались так каждый год, чтобы отметить завершение сезона варки сиропа — заранее выбирали день, когда солнце скрывалось за облаками, но воздух был чист и прозрачен, а у детей не было уроков — потому что, как Рождество, праздник кленового сахара просто невозможен без детского визга и смеха. А благополучное завершение дела Хизер только заставило всех веселиться еще больше.
Во всяком случае, на душе у Мики было легко. За какие-то десять минут он улыбался больше, чем за весь последний месяц. В сахароварню он отправился не один, а с целой свитой из местных, чинной вереницей следовавшей за ним. Это была самая забавная часть празднества.
Чем больше народу в сахароварне, тем слаще будет кленовый сироп.
Так когда-то говорила Хизер, спохватилась Поппи, глядя вслед процессии. Гриффин уже умчался на сахароварню — таскал охапками дрова из поленницы и с грохотом сваливал их возле старенького железного вагончика-платформы. С силой оттолкнувшись, Поппи заставила примерзшие колеса своего кресла сдвинуться с места и, обогнув дом, успела присоединиться к хвосту процессии.
