— Действуй, — приказал стрелку авторитет. Тот понимающе кивнул, опустился на правое колено. Пневматический рычаг без труда взвел тугую тетиву, в направляющий желоб легла короткая толстая стрела с острым якореобразным наконечником, в основании которого имелось отверстие для крепления троса.
Когда все было закончено, Робин Гуд тихо произнес:
— Готово. — Бывший спортсмен-лучник был несуетлив и немногословен.
— Переходим к последней части марлезонского балета. Давай, — махнул рукой Сервант на манер заправского артиллериста. Освободившись от стального крючка, тетива утробно хлюпнула, придавая огромную кинетическую энергию стреле, которая с тонким комариным писком разрезав, воздух, понеслась вниз к светящемуся особняку спортивной базы, на ходу разматывая бухту альпинистского троса. Через мгновение трос перестал разматываться, это означало, что стрела воткнулась в крышу особняка.
Робин Гуд отложил арбалет и, взявшись двумя руками за трос, потянул изо всех сил, но вытащить не смог.
— Готово, мертво сидит.
Дальше работа пошла веселее, трос, натянув, обвязали вокруг воздушного колодца.
— Саквояж, — опустившись на корточки перед стальным «поросенком» авиабомбы, приказал Сервант. Грач тут же поставил перед ним небольшую пузатую сумку, сшитую из толстой буйволиной кожи, которую он принес с собой.
Негромко щелкнули замки, и саквояж распахнул створки, похожие на пасть гигантского сома. Внутри оказался небольшой стальной хомут с тремя небольшими роликами, венчающими самодельную конструкцию. Кроме хомута, в саквояже оказались два картонных футляра цилиндрической формы из-под дорогого виски «Шивас Ригал». Оба футляра были заполнены ватой для безопасности при транспортировке. В одном из них была аккуратно уложена колба с серной кислотой, в другой находился взрыватель для бомбы.
— Приступим, господа, — вытирая взмокшие ладони о полы нового пиджака, произнес Сервант. К оперению стабилизатора привязали кусок нейлонового троса, после чего продолговатый корпус бомбы заковали в обручи хомута. И, наконец, авиафугас подвесили на натянутый трос. Но прежде чем отпустить бомбу, Сервант не удержался и спросил у стрелка:
— Ты уверен, что стрела выдержит?
— Углепластик выдерживает триста килограммов, а трос все полтонны. Так что с гарантией, — уверенно ответил Робин Гуд.
— Ну, смотри, — буркнул авторитет, убирая руки изпод стальной туши. Трос под тяжестью авиабомбы слегка прогнулся.
Тем временем кусок троса, привязанный к стабилизатору, Грач также привязал к трубе воздушного колодца немного ниже основного. Узел прикрыл небольшой стальной пластиной, над которой установил колбу с кислотой. После того, как в носовую часть бомбы был ввинчен взрыватель и приготовления к предстоящей акции были полностью закончены, Грач откупорил капельницу с кислотой. Первая же капля, попавшая на металл, зашипела.
— Все, пора, — решительно произнес Сервант, закрывая саквояж.
— У нас шестнадцать минут, пятнадцать — пока кислота разъест металл, и еще минута уйдет на нейлоновый узел троса. Ходу отсюда.
Троица бесшумно покинула крышу, не забыв закрыть на замок чердачную дверь. После чего на лифте спустились вниз, на соседнем дворе их ждал неброский «Опель-Кадет» с надежным и опытным водителем. Братки успели отъехать на приличное расстояние, когда за их спинами ухнул тяжелый взрыв, озаряя небосвод золотистомалиновой вспышкой.
— Сработал а-таки адская машина, — облегченно произнес Робин Гуд.
— Пусть теперь менты голову ломают, откуда прилетела ФАБ-100, — нервно хохотнул Грач. — Тросик-то мы обильно пропитали горючкой. Пока доедут — и пепла не останется.
— Хорош зубы скалить, — оборвал прения Сервант. — Едем в «Фудзияму» подтверждать свое алиби…
Окончание операции «След Кассандры» не закончилось для полковника Христофорова с получением архивов подпольной террористической организации «Джаамат», просто активная фаза операции медленно перетекла в следующую, которую, впрочем, язык не поворачивался назвать пассивной. Следовало составить подробный рапорт на имя директора ФСБ, затем совместно с оперативным отделом разрабатывать план для региональных управлений государственной безопасности по ликвидации ячеек террористической организации. Наконец схлынул и бумажный вал работы.
Вернувшись в субботу вечером домой, Владимир Христофоров после сытного ужина устало опустился на диван перед телевизором, почувствовав себя совершенно опустошенным, вымотанным и выпотрошенным.
«Все, — решил полковник, — завтра весь день буду отсыпаться, а с понедельника напишу рапорт на отпуск».
Но не всегда желания совпадают с возможностями. В воскресенье на квартире Христофоровых раздался пронзительный телефонный звонок. Звонил референт директора ФСБ, полковника срочно вызывали на Лубянку. Через два часа Владимир Христофоров в военной форме с орденскими планками на груди переступил порог приемной руководителя Федеральной службы безопасности.
— Проходите, Владимир Николаевич, — бросился ему навстречу референт. — Вас уже ждут. — И услужливо распахнул перед полковником массивную дубовую дверь. Помещение главы государственной безопасности было довольно просторным, с высоким потолком и узорным паркетом. Два больших окна плотно завешивали тяжелые бархатные шторы, центр кабинета занимал большой Т-образный стол, за которым на стене висел портрет президента России на фоне государственного триколора. В центре стола сидел директор ФСБ в дорогом, хорошо отутюженном костюме и, как всегда, с миной бесстрастности на лице о чем-то негромко разговаривал с молодой темноволосой женщиной.
— Разрешите войти, товарищ генерал? — войдя в кабинет, спросил Христофоров.
— Входите, Владимир Николаевич, — директор изобразил правой рукой приглашающий жест и добавил: — А то мы уже заждались.
Направляясь к столу генерала, Христофоров вдруг отметил, что большой телевизор с суперплоским плазменным экраном работает. Обычно телевизор был отключен и пялился в упор на входивших в кабинет черной глазницей потухшего экрана. Сейчас же экран светился голубоватым сиянием, по всем каналам уже вторую неделю демонстрировали депутата Правдина, который с группой сотоварищей сперва стал заложником террористов, потом угодил в лапы чеченских сепаратистов и, наконец, был освобожден российским спецназом.
Звук был отключен, и депутат Правдин беззвучно шевелил губами, но Владимир и так знал, о чем тот говорит: проклинал насилие над личностью, повествовал об ужасах плена и тому подобном. В общем, выставлял себя эдаким мучеником совести, что было весьма кстати в преддверии будущих выборов.
Услышав впервые этот монолог, Христофоров тогда еще подумал с сарказмом: «Надо же, как могут полярно мнения меняться, еще несколько лет назад Праведник усиленно обвинял Российскую армию в геноциде чеченских абреков. А сейчас сам чуть ли не призывает всех кавказцев закатать в асфальт дорожным катком». Работающий без звука телевизор, видимо, задавал тон предстоящему разговору.
