Теперь я покончу с собой, подумал он, и, наверное, так и предполагалось. В моей сумке есть все необходимое. Оно обо всем позаботилось, это старое кладбище, все было подстроено с самого начала. Старое кладбище или вендиго, как его ни назови. Оно выгнало на дорогу кота, и Гейджа, наверное, тоже, оно привело домой Рэйчел, но только в свой срок. И теперь оно хочет, чтобы я покончил с собой… и я сам этого хочу.
Но сначала надо закончить дела.
Да, их надо закончить.
Нужно что-то решить с Гейджем. Гейдж все еще здесь. Где-то здесь.
Он пошел по следам через столовую, через гостиную и вверх по лестнице. На ступеньках следы были смазаны, потому что Луис, когда спускался, прошелся по ним, не заметив. Следы вели в спальню. Он был здесь, удивленно подумал Луис, он был прямо здесь, а потом он увидел, что его черная сумка открыта.
Ее содержимое, которое Луис всегда укладывал тщательно и аккуратно, теперь пребывало в полном беспорядке. Но Луис все равно почти сразу заметил, что скальпель исчез. Он закрыл лицо руками и долго сидел так, постанывая от отчаяния.
Наконец он снова открыл сумку и принялся рыться в ней.
Опять вниз по лестнице.
Скрип открываемой двери в кладовку. Скрип дверцы шкафа, глухой удар — дверца захлопнулась. Деловито вжикнул консервный нож. Открылась и закрылась дверь гаража. А потом дом опустел — этим солнечным майским утром, — стал таким же пустым, как в тот день в августе, год назад, когда он дожидался приезда новых жильцов… как уже совсем скоро опять будет ждать других новых жильцов. Может быть, это будет молодая семейная пара без детей (но с надеждами и планами). Веселые, полные жизни молодые люди, любящие вино «Мондави» и пиво «Левенброй». Он будет начальником отдела изучения кредитоспособности клиентов в Северо-восточном банке, у нее будет диплом стоматолога-гигиениста или, может быть, трехлетний опыт работы медсестрой в офтальмологическом кабинете. Он будет рубить дрова для камина, она будет носить вельветовые брюки с завышенной талией и гулять по полю миссис Винтон, собирая ноябрьские сухие травы для букета, которым можно украсить обеденный стол; ее волосы будут завязаны в хвост, она будет самым ярким пятном под хмурым серым небом и даже не заподозрит, что высоко в небе над ней парит невидимый гриф. Они будут гордиться тем, что совершенно не суеверны и живут в этом доме, несмотря на его историю; они будут рассказывать друзьям, что купили его по дешевке, и шутить насчет привидения на чердаке, и все они выпьют еще по стаканчику «Мондави» или по кружке «Левенброя» и будут играть в триктрак или в «Тысячу миль».
И, возможно, они заведут собаку.
61
Луис остановился на обочине, пропуская грузовик «Оринко», груженный химическими удобрениями, перешел дорогу и направился к дому Джада. В руках он держал открытую банку кошачьих консервов.
Черч увидел Луиса и сел, настороженно глядя на него.
— Привет, Черч, — сказал Луис, рассматривая тихий дом. — Не хочешь позавтракать?
Он поставил банку на багажник «шеветта». Черч легко спрыгнул с крыши и начал есть. Луис запустил руку в карман куртки. Черч обернулся к нему, насторожившись, как будто прочтя его мысли. Луис улыбнулся и отошел от машины. Черч опять начал есть, и Луис достал из кармана шприц. Сорвал бумажную упаковку и набрал в шприц семьдесят пять миллиграммов морфия. Убрал пустую ампулу в карман и подошел к Черчу. Тот опять с подозрением обернулся к нему. Луис улыбнулся коту и сказал:
— Кушай, Черч, кушай. Раз-два, марш вперед, правильно?
Он погладил кота, чувствуя, как выгибается его спина под рукой, а когда Черч опять повернулся к банке, Луис схватил его под живот и всадил иглу шприца ему в бедро.
Черч как будто взбесился, он вырывался, плюясь и царапаясь, но Луис держал его крепко — держал, пока не вкатил всю дозу. И только тогда отпустил. Кот спрыгнул на землю, шипя, как паровоз, его желто-зеленые глаза горели дикой злобой. Шприц так и торчал из его лапы, а потом вывалился и разбился. Луиса это нисколько не огорчило. У него был запас.
Кот направился было к дороге, но развернулся и пошел назад к дому, словно что-то вспомнив. На середине двора он вдруг начал шататься как пьяный. Он добрался до крыльца и даже попытался запрыгнуть на первую ступеньку, но сорвался и упал. Он лежал на боку на земле у крыльца и еле-еле дышал.
Луис заглянул в «шеветт». Если ему нужно было еще какое-то подтверждение, кроме тяжелого камня на сердце, он его получил: сумка Рэйчел на сиденье, ее шарф и билеты на самолет, выпавшие из папки с логотипом «Дельты».
Когда Луис подходил к крыльцу, бока Черча уже не дрожали. Черч был мертв. Снова.
Луис перешагнул кота и поднялся на веранду.
— Гейдж?
В прихожей было прохладно. Прохладно и темно. Слово упало в тишину, как камень в глубокий колодец. Луис бросил еще один камень:
— Гейдж?
Тишина. Не тикали даже часы в гостиной. Сегодня утром их никто не завел.
Но на полу были следы.
Луис вошел в гостиную. В комнате пахло застарелым сигаретным дымом. Кресло Джада стояло у окна. Стояло косо, как будто Джад поднялся с него в спешке. В пепельнице на подоконнике серел завиток пепла.
Джад сидел у окна и наблюдал. Наблюдал, конечно же, за моим домом. Ждал, когда я вернусь. Но он меня пропустил. Почему-то он меня пропустил.
Луис взглянул на четыре банки из-под пива, аккуратно составленные в ряд. Этого мало, чтобы усыпить старика, но, может, ему пришлось отлучиться в туалет? Как бы там ни было, все сложилось слишком хорошо, чтобы быть простым совпадением, правда?
Грязные следы доходили почти до кресла у окна. Среди отпечатков человеческих ног были и бледные, призрачные отпечатки кошачьих лап. Как будто Черч прошелся туда-сюда по могильной грязи, оставленной маленькими ботиночками Гейджа. Потом следы вели к двери в кухню.
С колотящимся сердцем Луис пошел по следам.
Он толкнул дверь и сразу увидел раскинутые ноги Джада, его старые зеленые штаны и клетчатую фланелевую рубашку. Старик лежал в большой луже засыхающей крови.
Луис закрыл лицо руками, словно пытаясь отгородиться от этой жуткой картины. Но отгородиться не получилось. Он уже все увидел; увидел глаза Джада, открытые мертвые глаза, которые осуждали его, Луиса… и, может быть, осуждали себя самого за то, что он запустил эту адскую машину.
Но точно ли это он? — подумал Луис. Точно ли это он?
О старом кладбище Джаду рассказал Стэнни Би, Стэнни Би рассказал его отец, а отцу Стэнни Би — его собственный отец, последний делец, торговавший с индейцами, француз из северной страны, в те далекие времена, когда президентом был Франклин Пирс.
— Ох, Джад, мне так жаль, — прошептал он.
Невидящие глаза Джада смотрели прямо на него.
— Мне очень жаль, — повторил Луис.
