– Мне не в чем признаваться, – отвечал он, – письмо адресовано не мне, и если есть кто-то, кого я желал бы в этом убедить, то это не дофина. Но, сударыня, поскольку речь идет о судьбе господина видама, соблаговолите позволить мне рассказать вам такие вещи, которые даже достойны вызвать ваше любопытство.
Молчание принцессы Клевской было знаком того, что она готова слушать, и господин де Немур поведал, насколько мог кратко, все, что он узнал от видама. Хотя эта история заслуживала удивления и интереса, принцесса Клевская слушала ее с такой холодностью, что казалось, будто она в нее не верит или ей все это безразлично. Она оставалась в таком расположении духа до тех пор, пока господин де Немур не заговорил о записке госпожи д’Амбуаз, адресованной видаму де Шартру и подтверждавшей все, что он ей сказал. Так как принцесса Клевская знала, что эта дама была подругой госпожи де Темин, она нашла видимость правдоподобия в словах господина де Немура, и это дало ей возможность предположить, что письмо адресовано не ему. Эта мысль тотчас же, и против ее воли, растопила всю ее холодность. Герцог, прочитав ей эту оправдывавшую его записку, отдал ее принцессе и сказал, что она может узнать почерк; она не могла удержаться от того, чтобы взять ее, взглянуть, написано ли на обороте имя видама де Шартра, и прочесть ее всю, чтобы судить, действительно ли письмо, которое в ней просили вернуть, было то самое, что находилось в ее руках. Господин де Немур прибавил все, что считал нужным сказать, чтобы убедить ее; и поскольку в приятных истинах убеждать легко, он уверил принцессу Клевскую, что не имел касательства к этому письму.
Тогда она принялась обсуждать с ним положение видама и грозившие ему опасности, бранить его за дурное поведение, искать средства ему помочь, она удивлялась поступкам королевы, призналась господину де Немуру, что письмо у нее; одним словом, как только она поверила в его невиновность, то с открытой и спокойной душой стала вникать в те вещи, о которых поначалу, казалось, и слушать не хотела. Они решили, что не следует возвращать письмо дофине, опасаясь, что она покажет его госпоже де Мартиг, которая знала почерк госпожи де Темин и благодаря своим живым чувствам к видаму легко могла догадаться, что письмо адресовано ему. Они сочли также, что не следует рассказывать дофине все то, что касается королевы, ее свекрови. Принцесса Клевская под предлогом интересов своего дяди с радостью была готова хранить все тайны, которые господин де Немур ей доверял.
Герцог не вечно говорил бы ей только о делах видама, и обретенная им свобода беседовать с ней придала бы ему смелости, на которую он до той поры не решался, если бы принцессе Клевской не пришли сказать, что дофина велит ей явиться. Господин де Немур был принужден удалиться; он отправился к видаму рассказать, что, расставшись с ним, подумал, что лучше будет обратиться к принцессе Клевской, его племяннице, чем сразу ехать к дофине. Он не скупился на доводы, чтобы видам одобрил его действия и чтобы у него появилась надежда на их успех.
Тем временем принцесса Клевская спешно одевалась, чтобы ехать к дофине. Как только она появилась в ее спальне, дофина велела ей приблизиться и негромко сказала:
– Я жду вас уже два часа, и никогда еще мне не было так трудно сказать правду, как сегодня утром. Королева прослышала о том письме, что я вам дала вчера; она думает, что это видам де Шартр его обронил. Вы знаете, что он не вовсе ей безразличен; она велела отыскать это письмо, потребовать его у Шатляра; Шатляр сказал, что отдал его мне; ко мне пришли за ним под тем предлогом, что это письмо хорошо написано и королеве любопытно на него взглянуть. Я не посмела сказать, что оно у вас; я подумала, что она вообразила бы, будто я отдала его вам потому, что видам – ваш дядя и что мы с ним в сговоре. Мне и так уже кажется, что она с трудом терпит наши частые с ним встречи; я сказала, что письмо это у меня в том платье, что было на мне вчера, а тех, у кого ключи от гардеробной, где оно заперто, нет на месте. Дайте же мне скорее это письмо, – прибавила она, – чтобы я его отослала и чтобы я могла прежде его прочесть и посмотреть, знаком ли мне почерк.
Принцесса Клевская оказалась в еще более затруднительном положении, чем она думала.
– Не знаю, как вы это сделаете, Мадам, – отвечала она. – Я дала его почитать принцу Клевскому, а он его отдал господину де Немуру, который приехал утром, с просьбой забрать его у вас. Принц Клевский по неосторожности сказал, что письмо у него, и по слабости уступил просьбам господина де Немура отдать письмо ему.
– Вы ставите меня в самое затруднительное положение в моей жизни, – воскликнула дофина, – вам не следовало возвращать письмо господину де Немуру; коль скоро это письмо дала вам я, вы не должны были распоряжаться им без моего позволения. Что я, по-вашему, скажу королеве и что она может вообразить? Она получит основания думать, что письмо касается меня и что между мной и видамом что-то есть. Никто ее не убедит, что письмо написано господину де Немуру.
– Я крайне огорчена, – промолвила принцесса Клевская, – что причиняю вам такие неприятности. Я вижу, они действительно велики; но это вина принца Клевского, а не моя.
– Ваша вина в том, – возразила дофина, – что вы дали ему письмо. Вы единственная на свете жена, которая делится с мужем всем, что ей известно.
– Признаю, что я виновата, Мадам, – отвечала принцесса Клевская. – Но подумайте о том, как исправить мою вину, а не о том, как ее определить.
– Не помните ли вы с точностью, что было в этом письме? – спросила дофина.
– Да, Мадам, – проговорила принцесса Клевская, – помню, я прочитала его не один раз.
– Коль так, – сказала дофина, – то вам следует отправиться тотчас же и устроить, чтобы оно было написано какой-нибудь неизвестной рукой. Я пошлю его королеве; она не покажет его тем, кто его видел. А если она это сделает, я буду стоять на том, что это и есть то письмо, которое дал мне Шатляр, а он не осмелится мне перечить.
Принцесса Клевская взялась за это поручение с тем большей готовностью, что решила послать за господином де Немуром, чтобы вернуть себе письмо, дать его переписать слово в слово, подражая при этом почерку как можно точнее; она думала, что королева непременно попадется на этот обман. Едва оказавшись дома, она рассказала мужу о затруднениях дофины и попросила его послать за господином де Немуром. Его нашли; он спешно приехал. Принцесса Клевская рассказала ему все то же, что и своему мужу, и попросила вернуть письмо; но господин де Немур отвечал, что уже отдал его видаму де Шартру, который так обрадовался письму и избавлению от грозившей ему опасности, что тотчас же отослал письмо подруге госпожи де Темин. Принцесса Клевская оказалась перед новым препятствием; посовещавшись, они решили написать письмо по памяти. Они заперлись для работы; было велено никого не впускать, людей господина де Немура отослали. Такой дух таинственности и сообщничества был немалым очарованием для герцога и даже для принцессы Клевской. Присутствие мужа и забота о судьбе видама де Шартра словно развеивали ее опасения. Она испытывала лишь удовольствие видеть господина де Немура и от этого такую чистую, неомраченную радость, какой никогда не знала; эта радость придавала ей свободу и веселость, которых господин де Немур никогда в ней не видел и которые еще усиливали его любовь. Так как у него не было еще столь приятных минут, оживление его возрастало; и когда принцесса Клевская пожелала начать наконец припоминать письмо и писать его, герцог, вместо того чтобы помогать ей всерьез, только прерывал ее и говорил всякие забавные вещи. Принцесса Клевская тоже прониклась этой веселостью, так что они оставались взаперти уже долгое время, и от дофины уже дважды приходили к принцессе Клевской с просьбой поторопиться, а они не дошли еще и до середины письма.
