– Извини, все холодное, но я вскипячу воду. Чай или кофе?
– Кофе был бы хорош, – сказал он и, помолчав, как бы извиняясь, добавил: – Я не ранен, просто устал, перенапрягся, уходя от прилива.
– Знаю, – заметила она. – Кости целы, я проверила. Врач не нужен, но твоя нога, наверное, очень болит.
Он показал ей пластиковый флакон, который, видимо, лежал в кармане брюк.
– Таблетки, успокаивающие боль. Я принимаю их нечасто, но все время держу при себе.
Она кивнула и пошла за кофе. Принеся чашки, села на кушетку, отодвинув ненужное одеяло.
– Я позвоню тебе домой позже, если ты только не поедешь на такси, – сказала она. – У меня нет машины, но за тобой заедут.
– Хорошо, – согласился он. – Ты говоришь, что не очень общительна. Тебе доставляют припасы?
Лейла кивнула, минуту или больше они сидели, глядя на языки пламени, отпивая кофе. Потом Майкл опять посмотрел на нее тем же задумчивым взглядом, к которому примешивались любопытство, удивление и легкий страх. Это был страх не перед ней, а перед великой пустотой, разделявшей его и ее опыт. Он находился во временной точке, достигнутой историей, простой парень, продукт своей эпохи. Она, напротив, была частью нити этой истории, реликвией бессмертного прошлого. И он все больше понимал, что она ближе к средоточию пряжи, чем другие.
– Ты знала Ноэла Кордери, – перечислял он, обдумывая все это опять. – Ты была с ним в Адамаваре, за триста лет до рождения Дарвина и моего отца. Ты одна из первых пользовалась эликсиром…
– Нет, – перебила она, – Лангуасс и Квинтус были первыми. Я стала вампиром иначе. Мой тогдашний любовник Лангуасс использовал меня как шлюху ради блага всего человечества. Я принесла главный ингредиент и он отдал его Ноэлу, не объясняя, каким образом добыл.
– Ноэл, – повторил Майкл, будто удивляясь своему непосредственному общению с человеком, сыгравшим важную роль в современном мире, человеком, облегчившим достижение вечной жизни.
– Я не такая старая, – мягко произнесла она. – Я встречала мужчин и женщин на тысячу лет старше меня. Твой отец бывал в Адамаваре?
– Да. Он встречал там людей, утверждавших, что они знали Ноэла Кордери. Вождь Огбоне, называющий себя Нтикима Они-Шанго. Вождь по имени Нгадзе. Он говорил о женщине, слабоумной, возможно, одной из самых старых в мире, по имени…
– Береника, – подсказала Лейла, чувствуя жуткий озноб, обычно несвойственный вампирам. – Бедная Береника, потерявшая чувство времени и разум. Мы еще не готовы жить вечно, хотя можем научиться. Однажды Нтикима спас нам жизнь. Думаю, он многому научился от Квинтуса и Ноэла. Возможно, он единственный может возродить Огбоне в двадцатом веке и спасти Африку от нынешних мучений.
– Мой отец говорил то же самое, – заметил Майкл, удивляясь подтверждению его мысли. – Он рассказывал, что Нтикима защитил его, он единственный из так называемых старейшин понял открытое в раскопках чудо, принесшее на Землю дыхание жизни.
– О да, – сказала Лейла. – Нтикима всегда это понимал, и я ему иногда завидовала. Без особых знаний он замечательно чувствовал и новые знания встраивал в свое видение мира. Для него не составит трудности понять, что метеор принес вечную жизнь на Землю в виде чужеродной ДНК, это не противоречит его представлению о молнии, посланной божеством и содержащей частицу сердца другого божества. Может быть, то и другое произошло одновременно.
– Мой отец думает почти так же, – заметил Майкл Саузерн. – Он всегда говорил мне, что случайность может играть большую роль, чем мы думаем, и чужеродная ДНК совместилась с человеческими генами. Вероятно, он и молодой Дарвин хотят продвинуть теорию эволюции в более широком масштабе – распространяющемся за пределы Земли на всю Вселенную, с единой системой жизни, охватывающей ее бесконечные дали.
Лейла вспомнила, как смотрела с Ноэлом Кордери и Квинтусом в безграничное небо. Тогда она сказала Нтикиме, что звезды очень далеки; Квинтус пояснил, что это отдаленные солнца, и радовался созданному Богом человеку в мире каждой звезды. Созданному с тем, чтобы наполнить свое бесконечное Создание плотью и духом в системе, величие которой превосходило воображение даже воображение вампира, живущего тысячи лет.
Лейла подумала опять: «БЕДНАЯ БЕРЕНИКА! Обладать дыханием жизни и ничего не видеть». Она думала о Беренике, чтобы отвлечься.
Вслух она сказала:
– Рада слышать это. Мир звезд – жуткое и страшное место. Мне не нужен Бог, которому поклонялся Квинтус, но меня утешает мысль, что история, где я играю свою роль, не ограничивается частицей камня, затерянной в безбрежной пустыне полуночной тьмы. – И подумала: «Я помню его лучше, чем думала, и эти слова могли быть его, еще до того как я научилась так говорить».
– Ты говоришь, как мой отец, – сказал он резко. Вероятно, бессмертные всегда так рассуждают. Это так на самом деле или все просто удобная фантазия?
Лейла внимательно смотрела на юношу, сопоставляя хрупкость голубизны его глаз и откровенность слов о смерти.
– Не знаю, – сказала она. – И никто не знает. Скоро мы будем знать лучше, когда полетим к звездам и разведаем, есть ли жизнь на других планетах, на что она похожа, но уголки бесконечности будут всегда вне пределов нашего знания.
– Скоро, – повторил он, – когда мы полетим к звездам. Это будет скоро для тебя, несомненно, но не для меня. Этот мир – все, что у меня есть, вместе с его болью. Моя роль, к несчастью, ограничена, как и роль Ноэла Кордери. Он и я были помечены нашей предательской ДНК – ранней смертью.
Если он хотел взволновать ее, то это удалось. Она с трудом допускала мысль о жестокой проделке судьбы с Ноэлом. Он был обречен умереть, и в таких мучениях, какие этот мальчик с морфием в кармане, в мире, облегчающем боль, не мог понять, даже представить. Но чувство горечи, вызванное тем, что Кордери остался смертным, было неоднозначным. Ведь стань он вампиром, он не был бы ее любовником.
– Его убила не собственная ДНК, – сказала Лейла жестко. – Его замучили, отомстив за распространение открытия.
– Знаю. Но он не пытался избежать плена, суда и казни? Он покинул бы Мальту, если бы не был обречен на верную смерть? Какой смысл был для него в жизни вообще, если существовала уверенность в собственной бренности?
Лейла подошла к окну и посмотрела в ночь. Опять застучали частые капли дождя, она поняла: дождь будет сильным.
– Какой смысл? – повторила негромко. Она всегда говорила себе, что его смысл заключался в ней. Но, конечно, не могла представить, чего он стоил по сравнению со смертью и болью. Майклу Саузерну она сказала совсем другое:
– Думаю, никакого покоя для него не было никогда. Он не был спокойным и быстрым на решения. Он мог быть грустным и печальным, но я не могу сказать, что он смирился со своей судьбой или спасся от дурного настроения, обретя веру. Он не раскрыл для себя Бог, в которого верил Квинтус, и никогда не был уверен в том, что оставил след в истории. Добывая яд против вампиров, не знал; благословит иди проклянет его будущее за усилия, будут ли его считать такие люди, как ты, героем или подлецом. Но Кордери считал свою жизнь достойной, дела тоже и верил, что множество научных открытий, сделанных на основе его исследований, достаточно весомы, чтобы их засчитать в конечном счете. – Она обернулась, чтобы видеть его реакцию.
