Когда Айзенменгер в двух словах изложил версию Беверли Уортон, Джонсон недоверчиво произнес:
— Это просто невероятно. Ни в какие ворота не лезет.
Елена кивнула, соглашаясь, но Айзенменгер возразил:
— Но как вы можете доказать, что она не права?
— А она может доказать свою правоту?
— Боб, у нее все-таки есть свидетель.
— Которого она подкупила.
— Вы же прекрасно понимаете, что факт подкупа мы уж точно не докажем.
— Оставим в покое Билрота, — перевел разговор на другую тему Джонсон. — Вы-то сами, Джон, верите, что убийство — дело рук Рассела?
— Это, конечно, возможно… — начал Айзенменгер после небольшой паузы.
— Но?
— Но я не думаю, что это он.
Джонсон повернулся к Елене:
— Беверли Уортон снова взялась за свои штучки. Она манипулирует фактами, стремясь убедить всех, что Билрот участвовал в убийстве, в то время как это почти наверняка не так. И каким бы законченным подонком ни был Рассел, он, по крайней мере, заслуживает справедливого суда.
Негодование в голосе Джонсона все нарастало. Елена никогда не видела, чтобы он так горячился.
— Но у нас нет фактов в пользу его невиновности, — заметила она. — Только наше мнение.
— То же самое можно сказать и в отношении Билрота, — добавил Айзенменгер, чувствуя, что берет Джонсона за горло. — У нас нет ни одного факта в его защиту. Я не верю, что Билрот был убийцей, но не могу более или менее внятно объяснить почему. Вы с Еленой тоже не верите, что он виновен, но лишь потому, что ненавидите Беверли Уортон, а она, со своей стороны, не имеет фактов, чтобы подтвердить свою правоту. И как бы нам ни хотелось оспорить ее утверждение, откуда мы знаем, что Билрот действительно ни причем? В конце концов, он уже однажды был осужден за изнасилование.
Елена и Джонсон не верили своим ушам. Женщина посмотрела на Айзенменгера так, будто тот сообщил, что одобряет убийства и изнасилования. Доктор ничем не ответил на ее гневный взгляд, и Елена обреченно опустила глаза. Джонсон открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но тоже сдержался.
— Я просто хочу, чтобы вы трезво оценивали ситуацию и представляли, как на нее будут смотреть остальные, — объяснил Айзенменгер.
— Не имеет значения, был Билрот насильником или не был, — сказал наконец Джонсон. — Пусть даже он был серийным убийцей. Значение имеет только одно: можно ли доказать, что он совершил именно это убийство.
Айзенменгер, не соглашаясь, помотал головой:
— Эти юридические формальности уже ничего не значат, Боб. Все зависит от баланса вероятностей, от того, какие из них перевесят.
— Значит, мы должны продолжать расследование и сместить баланс в свою пользу.
Айзенменгер почувствовал в Джонсоне что-то такое, чего не замечал прежде; ему показалось, что бывшим полицейским движет отчаяние. Он поглядел на Елену, ожидая найти в ее глазах такую же отчаянную решимость, но она сидела с отсутствующим выражением лица.
— Мне кажется, что пора перестать использовать труп Никки Экснер в своих интересах, — обронил он.
— Что вы хотите этим сказать? — вспыхнул Джонсон.
— Разве не этим мы занимаемся? Ковыряемся в ее трупе, чтобы найти факты, которые помогли бы нам достичь собственной цели.
Джонсон пребывал в крайнем возмущении, но Елена, как показалось Айзенменгеру, после его слов почувствовала себя не в своей тарелке. Она по-прежнему молчала, в то время как Джонсон произнес оскорбленным тоном:
— Не знаю, как вы, Джон, но я взялся за это дело только для того, чтобы восстановить справедливость.
Айзенменгеру не хотелось продолжать этот бессмысленный и бесполезный спор. Пусть Джонсон считает, что его мотивы исключительно благородны. Насчет себя самого у Айзенменгера такой уверенности не было. По тому как нахмурилась Елена, можно было предположить, что ее тоже обуревают сомнения.
— Ну ладно, — произнес он примирительным тоном, — каковы бы ни были наши конечные цели, похвастаться успехами мы не можем.
— Поэтому мы не должны сдаваться. Мы знаем, что Рассел был замешан в этом, — пусть даже полиция не права, утверждая, что убийца именно он. Мы должны доискаться правды.
— Но как? — устало спросил Айзенменгер. — У вас есть хоть какой-то план?
Возможно, у Джонсона и были какие-то соображения на сей счет, но прежде, чем он успел ответить доктору, Елена тихо сказала:
— Это уже не имеет значения. Мы бросаем это дело.
Оба мужчины воззрились на нее с удивлением.
— Как это? — спросил Джонсон. — Мы не можем бросить его!
Она покачала головой:
— Я разговаривала сегодня с родителями Билрота. Они настойчиво советуют нам прекратить расследование.
— Но почему?
Айзенменгер уже начал догадываться почему, но предоставил слово Елене.
— Все, что нам удалось, — это опять поднять шум вокруг все тех же вопросов, а результатов никаких. Билрот по-прежнему считается замешанным в убийстве, нам не удалось найти ни одного факта, свидетельствующего об обратном. Его родители уже по горло сыты всем этим. Они хотят спокойно дожить остаток дней и просят оставить все на своих местах.
— Но они ведь не платят нам, мы можем заниматься этим делом по собственной инициативе! Просто это надо делать без лишнего шума.
— А если нам действительно удастся откопать что-нибудь, тогда что? — спросил Айзенменгер. — Наверняка Уортон не сдастся без боя, а уж она-то умеет поднять шум.
— Но если у нас будут доказательства…
— Какие? Винтовка в руках со следами пороха или окровавленная одежда? Вы верите, что можно найти действительно неопровержимые улики?
Джонсон повернулся к Елене:
— Неужели вы в самом деле готовы сдаться?
Чувствовалось, что говорить Елене нелегко. Она произнесла, уперев взгляд в скатерть:
— Перед тем как я встретилась с Билротами, у меня побывали родители Никки Экснер. Они тоже хотят прекратить расследование, считая, что имя их дочери и так уже достаточно потрепали.
Джонсон упрямо набычился, но он видел, что поднять боевой дух Елены ему не удастся, а потому промолчал.
Официантка опять закружила вокруг их столика. Зал наполнила музыка Бетховена, на которую никто не обращал внимания.
— Итак, — допивая остатки остывшего кофе, подвел черту Джонсон, — на этом все? Закрываем лавочку?
— Я не вижу, что еще мы можем сделать, Боб. Я долго размышляла над этим, но мне ничего не приходит в голову.
— Но мы не можем позволить Беверли снова выйти сухой из воды!
Когда ни Елена, ни Айзенменгер не откликнулись на его призыв, Джонсона охватило отчаяние, которое едва не заставило его рассказать им о том, что произошло с Салли, какую цену он заплатил за это расследование. Схватив Айзенменгера за руку, он произнес:
