людей. И ещё помни, Андзин Миура: хоть эта армия и растает через неделю, наши мысли всегда будут с тобой.
— Мой господин, — возразил Уилл, — я ведь буду всего лишь заложником. Вы же говорите так, словно я иду на казнь.
Секунду Хидетада не спускал с него задумчивого взора:
— Нынешние времена — опасные времена, Андзин Миура. Для всех нас. А теперь — до свидания.
Уилл вышел наружу, Сукэ за ним.
— А теперь, Сукэ, скажи мне прямо, — прошептал Уилл. — Мы же старые друзья. Что тут затевается?
— Ничего, Уилл, — удивился Сукэ. — Во всяком случае, ничего такого, о чём бы ты не знал. Заключён мир, война закончилась. Ты не боишься отправиться заложником в Осакский замок?
О Господи, подумал Уилл. Он лжёт мне. Они все лгут мне.
— Почему я должен бояться Осаки, Сукэ? Потому что Исида Норихаза — один из командующих гарнизоном? Я заложник, следовательно, неприкосновенен. До тех пор, пока Токугава выполняют свою часть договора.
— Именно это я и хотел сказать, Уилл. Ну, вот твой конь. Самый лучший из всех, что мы смогли добыть для тебя. Жаль, что ты без доспехов. Мы послали за ними в Миуру, но, как ты сам сказал, твоё пребывание в Осаке надолго не затянется.
Как беспокойно бегали его глаза!
— Хорошо, — вздохнул Уилл. — Но, пожалуйста, передай привет моей жене, Сукэ. Я не видел её девять месяцев.
Сукэ поклонился:
— Это будет исполнено, Уилл. И ей передадут, что ты исполняешь свой долг как Токугава.
— Вплоть до гибели, а, Сукэ?
— Что за чепуху ты городишь, Уилл?
— Тем не менее, старина. Так как всё в этой жизни неопределённо, кроме определённости смерти, я хочу попрощаться с тобой так, словно мы больше не увидимся. — Он протянул руку. — Благослови тебя, Господь. И Токугаву.
Сукэ заколебался, потом схватил его ладонь обеими руками.
— И тебя, Уилл.
Уилл повернулся к лошади, слуга держал ему стремя. Помедлив, он снова обернулся к Сукэ.
— Я оставляю Сикибу и детей на твоё попечение. Не забывай о них.
— Конечно, Уилл. Но к чему разговоры о смерти? Мы с тобой выпьем ещё не одну чашку сакэ, я уверен в этом.
На долю секунды их глаза встретились. Для этого я приплыл в Японию, подумал Уилл? Нет. Но для этого я решил следовать за золотым веером. Для этого мне подарили дом и богатство, крестьян и положение, честь и красавицу жену. Чтобы умереть, когда наступит мой час. Как умер молодой рыцарь Като Кенсин на поле у Секигихары пятнадцать лет назад. Потому что в тот день это было его долгом.
Он вскочил в седло, и слуга отступил в сторону. Уилл коснулся шпорами боков коня, и тот потрусил из ворот по замёрзшей траве. Холодно. Солнце висело высоко в небе, и всё-таки было холодно. Январь — не самое лучшее время для ведения войны. Армии будут рады разойтись по домам. Они, похоже, чувствовали то же самое. Завывание сигнальных рожков и крики приветствия раздались за деревянными надолбами и из лагерей Асано и Мори, лежащих к северу. Их услышат и подхватят воины Сацумы на том берегу реки. Война кончилась. А Андзин Миура? Андзин Миура выполняет свой долг.
Что это? Так это его глаза полны слёз? Или это от холода? Ветер налетал с озера Бива, раскинувшегося в тридцати милях к северу, завывал в башнях крепости и на улицах города и только потом вздымал белые барашки на волнах Внутреннего моря. Пятнадцать лет назад, когда он с Сукэ впервые прибыл сюда для встречи с Токугавой, на Внутреннем море тоже виднелись белые барашки. На что он надеялся тогда? Как странно. Тогда и теперь. Тогда он был озабочен сохранением своей жизни и жизни своих товарищей, и тогда он не был уверен — что он увидит, что испытает, что будет происходить вокруг его. Теперь ему снова следует позаботиться о своей жизни, и снова он не уверен в своём будущем, и снова он чувствует, что оказался в центре непонятных ему событий.
На этот раз он знал, что найдёт в Осакском замке. Какое болезненное сочетание тревоги и ожидания наполняло его разум. Только это — теперь. Теперь он уже вышел из того возраста, когда его чресла тоже наполняло болезненное ожидание. Возможно. Могли мужчина когда-нибудь выйти из этого возраста, если речь шла об Асаи Ёдогими?
И Пинто Магдалине?
Ворота замка были открыты, и два всадника медленно выехали ему навстречу. Они тоже понимали, что их жизни зависят от решений, принимаемых другими. И их тоже провожали вопли рожков и подбадривающие крики со стен крепости. Они тоже выполняли свой долг. Какая глупость! Поравнявшись с этими ребятами, почему бы ему не сказать: мы просто жертвенные барашки для амбиций других людей. Идёмте. Поедем со мной. Давайте поскачем на запад, в Миуру. Там вскоре появится мой друг, Мельхиор Зандвоорт, с прекрасным кораблём. Он даже, наверное, уже прибыл. И ещё там мои жена и дети и мой верный Кимура. Там мы сможем стряхнуть с ног прах этой земли и плыть, плыть…
И они уставятся на него в ужасе. Как уставились бы на него Сикибу, и Джозеф, и Сюзанна, и Кимура, и Асока, и Айя. Ведь что такое самурай без чести? Без долга? Что такое самурай, считающий свою жизнь выше воли или причуды своего господина?
Двое юношей приблизились. Старшему было не меньше пятнадцати. О Господи, подумал Уилл, этот мальчик мог быть в утробе Ёдогими, когда я входил в неё.
Лошади остановились, и всадники пристально посмотрели друг на друга.
— Господа! — обратился к ним Уилл. — Добро пожаловать в лагерь Токугавы. Заверяю вас, что с вами будут обращаться соответственно вашему рангу.
— Андзин Миура, — произнёс в ответ старший из юношей. — Добро пожаловать в Осаку, в стан Тоётоми. Моя мать ожидает вас. — Он пришпорил коня, и они разъехались.
Лошадь Уилла трусила сама по себе, без понукания с его стороны. Даже лошади Токугавы знают свой долг. Над ним высилась, уходя, казалось, в самое небо, внешняя стена крепости — массы неотёсанного камня, гигантские блоки, водворённые на место — когда, кем, как? И где их добыли? Под копытами его коня была только грязь. Теперь над его головой проплывали деревянная арка ворот и лица самураев Тоётоми, наблюдавших за ним сверху. Ни один из них не знал, что между этим белокожим человеком и Исидой Норихазой затаилась кровная месть, что снова её приходится отложить до более удобного случая. Ни один из тех, наверху, не улыбался.
У сторожевой
