Бёртон понятия не имел, сколько времени провел без сознания. Он завернулся в рулон изоляционного материала, и его швыряло по всему складу, пока не вытрясло все чувства. Сейчас, когда они вернулись, он осторожно осмотрел свои руки и ноги, и, хотя правое предплечье болело там, где его пронзил клинок Олифанта, все кости были целы.
Выпутавшись из ткани, он выбрался на перекошенную, накренившуюся палубу, вытащил из кармана фонарь и в его слабом свете оглядел развалины. Склад был разорван почти пополам; пол встал на дыбы, через широкую неровную щель в потолке сверкали звезды.
Повсюду валялись свертки с изоляцией; тот, в который он упаковал сестру Найтингейл, развернулся, и она, неловко раскинувшись, лежала посреди разгрома. Он подполз к ней; она была жива, но без сознания.
Сверток с Суинберном оказался прямо под переплетением балок, упавших с разрушенной крыши. Длинная узкая полоса металла проткнула материю насквозь прямо посередине, и на другом конце Бёртон с ужасом увидел яркое пятно. На мгновение он подумал, что его друг погиб, но потом осознал, что это копна его рыжих волос.
— Алджернон, — позвал он. — Ты слышишь меня?
— Да, — раздался приглушенный ответ.
— Я сейчас вытащу тебя оттуда. Над тобой груда обломков. Ты ранен?
— Что-то острое воткнулось мне в левую ягодицу. И совсем не доставляет кайфа!
— Я помогу тебе.
— А ты, Ричард? Ты цел?
— Да, только все мозги всмятку. Держись! Я слышу какое-то движение. Может, мой свет привлек чье-то внимание.
Он услышал звук сдвигаемого металла и подумал, что это прилетел на винтостуле инспектор Траунс. Однако шум усилился, и Бёртон понял: приближается что-то намного более тяжелое, чем винтостул.
Он взглянул вверх и увидел, как механическая рука схватила край исковерканной крыши и с ужасным скрипом отогнула металл наружу.
В поле зрения ворвался Изамбард Кингдом Брюнель, нависнув, словно башня. Его руки с одной стороны были изломаны и перекошены.
На мгновение установилось молчание, которое нарушало лишь хрипение его мехов. Потом он прозвенел:
— Она жива?
— Да, — ответил Бёртон. — Просто без сознания. Я обернул ее этим материалом, чтобы защитить от ударов.
Пауза, потом руки протянулись в помещение, скользнули под лежащую ничком медсестру и вынесли ее наружу.
— Благодарю вас, сэр Ричард, я перед вами в долгу, — прозвенел огромный механизм.
Он исчез из виду, и было слышно, как он тяжело ступает по обломкам, сходит на землю и его шаги замирают вдали.
Бёртон стал убирать упавшие балки, которые завалили Суинберна.
Через какое-то время в воздух поднялся и улетел винтокорабль.
— Это медицинская лаборатория, — сказал он поэту. — На борту Спик. Хотел бы я знать, куда он отправится вместе с Брюнелем?
Минут через десять приблизился прерывистый стук винтостула. Бёртон взобрался на крышу разрушенного корабля и махнул детективу Траунсу.
И тут страшная усталость навалилась на него.
— Боже мой, — пробормотал он. — Африка — детская игра по сравнению с этим.
Глава 24
КОНЕЦ
«Из яростной жизненной воли,
Отчаянно зря в облака,
Мы славим богов в юдоли,
Из тех, что мы знаем пока.
И жизнь не продлится вечно,
Мертвец не восстанет, конечно,
Устав по пути, беспечно
Утонет в море река».
Алджернон Чарльз Суинбери[22]
— Невероятно! — в который раз воскликнула миссис Энджелл. — Бедный мистер Спик! Я не считаю, что он был плохим человеком, хотя, возможно, немного неразборчивым в средствах и связях… Но он, безусловно, не заслужил того, чтобы попасть в руки этой банды. Что с ним станется теперь?
— Не знаю, но чувствую, что мы еще увидимся.
Миссис Энджелл сидела за одним из письменных столов Бёртона и делала вторую копию с его рапорта.
Со времени битвы при Олд-Форде прошло два дня.
— Да, сэр Ричард, ваш почерк оставляет желать лучшего. Вы бы порылись на чердаке. Если не ошибаюсь, там осталось механическое устройство для письма, которое изобрел мой покойный муж. Кажется, он называл его «автописец». Вы играете на нем, как на пианино, жмете на клавиши, и он печатает на бумаге, как в типографии.
— Благодарю вас, миссис Энджелл; действительно, это может понадобиться.
Пожилая дама встала и потерла затекшую спину. Она передала копии Бёртону и повернулась к двери.
— Пойду на кухню. Ваши гости будут где-то через полчаса. Приготовлю пока закуску.
— О, спасибо!
Она вышла.
Бёртон скатал одну из копий и положил в коробку, которую вставил в трубу для сообщений. Струя пара — и рапорт помчался в Букингемский дворец. Спустя несколько секунд вторая копия уже летела на Даунинг-стрит, 10.
Потом он приготовил кабинет к приему гостей: разжег камин, расставил вокруг него кресла, налил в графин бренди.
После чего уселся и полчаса читал.
Первым пришел Алджернон Суинберн. Как и Бёртон, он был весь в синяках и ранах и даже слегка прихрамывал.
— Я только что видел на улице твоего юного газетчика Оскара, — сказал он. — Он передает тебе поздравления и надеется, что ты быстро поправишься.
— Как он пронюхал об этом? — воскликнул Бёртон. — Никто ведь ничего прессе не сообщал!
— Ну, ты же знаешь, кто такие эти мальчишки, — ответил Алджернон, осторожно опускаясь в кресло. — Они знают слишком много о слишком многих. Он, кстати, сказал еще одну фразу, которая мне понравилась: что тебе в настоящее время можно пережить все, кроме смерти, и загладить все, кроме хорошей репутации.
Бёртон засмеялся.
— Язва — оптимист. Не думаю, что наша победа улучшит мою репутацию. Ричарда Бёртона могут избить и изранить, но Головорез Дик всегда будет жив и здоров.
— Может, это и так в определенных кругах, но не сомневайся: в глазах короля Альберта и лорда Пальмерстона твои акции здорово поднялись, а ведь именно это имеет значение. Я выпью немного бренди… в чисто медицинских целях… ладно?
— Как ты, Алджи? Поправляешься?
— Да, хотя левое полупопие жутко болит. Боюсь, поклонникам маркиза де Сада придется подождать, пока я опять смогу присоединиться к ним.
