зрелище, о коем я Вам говорю, два обстоятельства особенно поразили меня: множество действующих лиц и, в сравнении с тем, совершенный недостаток зрителей. Можно было надеяться, что в таком многолюдном городе, как Париж, коего жители долгое время славились страстью к публичным зрелищам, всегда найдется большое число зрителей. Но я никогда не видал более ста французов, и те появлялись тогда только, когда смотры были, так сказать, перед глазами, как-то: на площади Людовика XV. Это обстоятельство ясно показывает, как глубоко проникнуты они настоящим несчастьем.
В следующем письме я сообщу Вам наблюдения мои об общественном образе мыслей во Франции; но прежде должен исполнить свое обещание Пастору.
Весь ваш
Пол.
Post scriptum.
Позвольте мне прибавить к моим анекдотам о Ватерлоо последний, относящийся к одному из храбрых наших соотечественников, в семействе коего мы находим чистосердечную дружбу. Я хочу сказать вам о полковнике 3-го гвардейского полка, Фрэнсисе Хебберне, который имел честь командовать отрядом, посланным для удержания Угумона в то время, когда тот был атакован целой дивизией Иеронима Бонапарта. Полковник с одним своим батальоном храбро защищал это важное место, несмотря на то, что все сообщения его с прочей нашей армией были прерваны неприятельской конницей; наконец отразив французов, он был подкреплен двумя батальонами, одним гановерцев и другим брауншвейгцев. Полковник Вудфорт, соединившийся с полковником Макдональдом, командовал в доме и садах Угумона; а полковник Хебберн в лесу. Я потому напоминаю здесь об этом, что имя Гома, сражавшегося под предводительством Хебберна, выставлено в газетах во время общего смятения, не позволившего разбирать заслуги каждого. Ошибка сделана: может быть, трудно ее поправить публично, хотя нетрудно уведомить наших шотландских друзей, что родственник одного из самых храбрых наших воинов отличился в славном сражении. Полковник Хебберн, как Вы сами помните, служил в испанской кампании и тяжело ранен при Барросе.
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение I
Несостоявшееся вторжение
(Ирландские экспедиции французского флота, 1796–1798 годы)
В конце 1795 года, после серии неудачных морских боев с англичанами, военное руководство Франции приняло решение – не искушать более судьбу, ввязываясь в стычки с заведомо более сильным противником, а вместо этого развернуть против Британии масштабную крейсерскую войну. В сущности, французы таким образом предвосхитили так называемую «доктрину владения морскими путями» и задолго до адмиралов Вегенера, Грооса и Деница противопоставили борьбе за владение морем борьбу на океанских коммуникациях. Эту борьбу должны были вести весьма разнородные силы – отдельные боевые корабли вплоть до линейных, небольшие отряды, а также «частные предприниматели» в лице каперов-приватиров.
Однако подрыв коммуникаций неприятеля, как и любой другой род диверсионной деятельности, может иметь смысл лишь при одном условии – если конечной его целью является ослабление противника в преддверии генеральной схватки. То есть крейсерская воина против Англии должна была иметь конечной целью вторжение непосредственно на Британские острова. Увы, этого так и не сумели понять немцы ни в Первую, ни во Вторую Мировую войны…
Французское командование в этом отношении оказалось несколько мудрее. Оно решило-таки организовать высадку, только не в Британии, а в Ирландии. Изумрудный Эрин действительно выглядел самым слабым местом «владычицы морей», а любой противник Англии мог рассчитывать здесь на активную поддержку местного населения.
Не удивительно, что известия об очередных волнениях непокорных ирландцев навели руководство Первой республики на мысль об организации «освободительного похода» в Ирландию. Еще в апреле 1796 года представители ирландских революционных организаций вошли в контакт с Директорией через французского посланника в Гамбурге. Тогда же в Париж из союзных Северо-Американских Штатов прибыл Уолф Тоун – один из лидеров ирландских эмигрантов.
Наиболее активным сторонником идеи оказания помощи освободительному движению в Ирландии был генерал Гош, один из наиболее популярных и влиятельных республиканских полководцев, чей авторитет в то время соперничал с авторитетом Бонапарта. Но Бонапарт вел успешные действия в Италии, а Гош находился в самой Франции, его войска стояли в Вандее и Бретани, где наконец-то был подавлен долгий и кровавый мятеж роялистов.
Самым привлекательным в идее Ирландской экспедиции была возможность осуществить высадку относительно малыми силами. Безусловно, Гош не слишком обольщался относительно масштабов предполагаемого народного восстания и боеспособности повстанческих сил. Вряд ли он всерьез собирался зажечь большой пожар малыми силами. Однако в случае успешной высадки французам предстояло действовать в католической стране, где их воспринимали как освободителей, а противников – как оккупантов. Это давало надежду на успешную борьбу даже с превосходящими силами противника и при отсутствии надежной связи с материком.
Но в этом и крылся основной недостаток французского плана – он всего лишь «давал надежду», опирался не на достижение заведомого превосходства, а на столь тонкие и не подверженные строгому планированию материи, как удача и случайность.
Алфред Тайер Мэхэн так характеризует французскую военную доктрину в описываемый период: «…каждый раз, когда предпринималась какая-нибудь экспедиция, требовавшая передвижения морем, неизбежно приходилось прибегать к раз-личным, более или менее удачно задуманным, хитростям; надежда на успех основывалась тут не на разумной уверенности, доставляемой господством на море или же искусным сгруппированием сил, но на сочетании случайностей, которое хотя и могло в данном частном случае быть более или менее благоприятным, но которое никогда нельзя было считать обеспечивающим степень уверенности, необходимую даже и в рискованных комбинациях военной игры». И добавляет, что «за те шесть лет… которые предшествовали заключению в 1802 году Амьенского мира, крупные французские эскадры только три раза выходили в море; и каждый раз успешность их действий обусловливалась или отсутствием в тех водах британских эскадр, или же тем, что французам удавалось обмануть бдительность англичан. Как и при уничтожении торговли, главными факторами здесь были скрытность действий и хитрость, а не сила».
К этому стоит добавить, что в 1796 году некогда могущественный флот Франции представлял собой довольно жалкое зрелище. Собственно говоря, больше всего он напоминал состояние российского флота после 1917 года. Значительная часть офицеров перешла на сторону контрреволюции либо отбыла в эмиграцию, оставшиеся же были сильно стеснены в своих возможностях. Наиболее яркие революционные флотоводцы (коих было немало) брали решительностью и талантом, но не опытом, прочие же не отличались даже решимостью. Тем более что «старорежимные военспецы» как у политического руководства, так и в матросской среде, мягко выражаясь, не пользовались доверием. Новых же опытных и обученных морских офицеров было просто неоткуда взять – ведь подготовка моряка требует гораздо больше времени и сил, нежели подготовка пехотинца.
Впрочем, республиканские военачальники не видели в том большой беды. Жан Бон Сен-Андре,
