покамест всего трех икосов с предпосланным им кукулием). Важнейшая составная часть каждого икоса — так называемые хайретизмы, т.е. обращения к воспеваемому Лицу, начинающиеся приветствием «хайре» («радуйся») и развертывающиеся в более или менее сложное именование этого Лица. В каждом икосе число хайретизмов неизменно — шесть пар и в конце еще один, тринадцатый хайретизм, являющий собой рефрен, который красной нитью проходит через все икосы: «Радуйся, Невеста неневестная!» Каждая пара хайретизмов соединена строжайшей изосиллабией: скажем, два десятисложника, затем два тринадцатисложника, два шестнадцатисложника, и т.д. Эти пары связаны т.н. гомеотелевтами — созвучиями, приближающимися к рифме; эти созвучия чаще всего связывают концы парных хайретизмов, но распространяются и по всему их пространству, вплотную подходя к т.н. панториму. В таких случаях каждое слово в одной строке противопоставлено слову с тем же количеством слогов и тем же порядковым номером в другой строке, сопряжено и зарифмовано с ним:
«Радуйся, Ангелов многославное изумление!
Радуйся, демонов многослезное уязвление!»
Гомеотелевты вместе с подчеркнутой ими ритмико-синтаксической симметрией каждый раз выражают сопряжение противопоставляемых, как здесь, или, напротив, сопоставляемых, порой приравниваемых понятий: скажем, «сети афинейские», символ языческой мудрости, и «мрежи галилейские», символ христианской проповеди, противостоят друг другу, между тем как «истолкователи многославные» и «стихослагатели многословные» соединяются в пару почти на правах синонимов.
13
Святитель Иоанн, по прозвищу «Постник», был избран патриархом Константинопольским в 582 г. и вошел в историю византийской богословской литературы прежде всего своими трудами, относящимися к таинству покаяния; ум. в 595 г.
14
Эта форма набора дидактических афоризмов на все случаи жизни в шестистопных ямбах была весьма обычной для греко-римской античности; с другой стороны, сам по себе подобный тип дидактики еще характернее для библейского Востока (ср. ветхозаветные тексты вроде Книги Притчей Соломоновых или Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова). Ср. ниже стихотворения преп. Феодора Студита.
15
Уроженец малоазиатской провинции Писидии, получивший от нее свое прозвище, диакон и хартофилакс (архивариус) при константинопольском храме св. Софии в царствование императора Ираклия (610–641). Георгий был плодовитым и умелым сочинителем эпических поэм. Они посвящены либо актуальной тематике военных побед Ираклия, либо дидактическим предметам; к числу последних относится «Шестоднев» — поэма о сотворении мира, широко использующая ходовую позднеантичную ученость и получившая распространение также в армянском и старославянском переводах, а также энергичное рассуждение о суетной жизни человеческой, отрывок из которой мы предлагаем читателю.
16
VIII-IX вв. были для Византии эпохой иконоборческих споров, радикально разделивших умы: императорская власть предпринимала дважды (730–775 и 814–843) насильственные кампании против почитания икон, между тем как оплотами иконопочитания оставались монастыри — вместе с теми группами верующих, которые сплачивались вокруг этих монастырей. Константинопольский монастырь Студиос (по не вполне точной транскрипции, встречающейся в некоторых старых трудах, «Студион»), насельники которого назывались «студитами», стал важным центром православного сопротивления при настоятеле преп. Феодоре Студите (759–826). Феодор был заточен, трижды подвергался ссылке, но оставался непреклонным в своих убеждениях; за это Церковь причисляет его к исповедникам. Не менее важна его роль как учителя православной аскетики, который разрабатывал и в прозе, и в стихах духовные наставления для т.н. общежительного монашества, жившего по уставу Святителя Василия Великого: это вид аскезы — не такой красочный, как пустынножительство или юродство, здесь перед нами будни подвижничества, требующие ровной выдержки. В соответствии с этим поэзия преп. Феодора имеет своеобразное и неожиданное качество, обусловленное полной реальностью ее связи с конкретнейшей прозой жизни, с повседневным обиходом инока; перед нам стихотворения, которые одновременно являются практически значимыми уроками, и адресаты этих уроков — не литературная условность, но живые собратья автора по иночеству; он писал в первую очередь не для любителя словесности, хотя бы и благочестивой, но для них, им в поучение и утешение. Разумеется, жанр дидактических ямбов довольно близок к «Наставлениям монаху» Иоанна IV Константинопольского (см. выше); но есть и существенное различие, — во-первых, Феодор обращается не к монаху «вообще», но каждый раз к носителю того или иного конкретного иноческого послушания, во-вторых, он каждый раз ставит себя гораздо ближе к предполагаемому адресату, превращая его как бы в партнера диалогического общения.
17
Византийская культура, обильная театрализованной, зрелищной обрядностью, как церковной, так и светской, не знала развитого театра — типа, который известен античной культуре и культуре нового времени. Драматические опыты византийских поэтов почти всегда предназначены для чтения, и только для чтения. Самый известный пример — трагедия «Христос Страждущий», дошедшая под именем Григория Назианзина, но принадлежащая, по-видимому, XI или даже XII в. Самый ранний пример — «Действо о Адаме» Игнатия Диакона.
Игнатий, современник заключительного этапа иконоборческих споров, столичный диакон из окружения патриарха, был довольно образованным человеком. Версификационный фокус — его переложения басен Эзопа, каждая из которых целиком уложена в четыре ямбических триметра — ни больше ни меньше. Такой же фокус представляет собой и стихотворный диалог участников сцены грехопадения из гл. 3 Книги Бытия, где каждая реплика умещена в три ямбических триметра и лишь вводные слова от автора и заключительный приговор Бога выходят за эти рамки. В строгой четкости построения Игнатий заинтересован куда больше, чем в эмоциональной насыщенности или драматизме.
18
Симеон Новый Богослов 949–1022) — один из самых дерзновенных и богатых внутренним опытом представителей византийского мистического богословия. Уроженец Малой Азии, он под действием видения еще в молодые годы отказался от предстоявшей ему придворной карьеры ради иноческой жизни, начатой в Студийской обители и продолженной в монастыре св. Маманта, где он был избран настоятелем. Его убеждения, включавшие особый акцент на ценности пророчески-харизматического духовного опыта старцев и менее высокую оценку институциональной плоскости церковной жизни, а также практикуемое им особое почитание духовного наставника Симеона Благоговейного навлекли на него гонения со стороны константинопольской церковной бюрократии; он сложил с себя игуменский сан, а позднее должен был покинуть столицу и отправиться на малоазийский берег, где своими трудами заново отстроил развалившуюся церковь, оставшись там и после благоприятного для него пересмотра его дела. Споры вокруг богословия Симеона не затихали и после его кончины, и самое прозвище «Нового Богослова», как кажется, первоначально было дано в насмешку недругами как указание на опасные новшества его мистических умозрений; но в конце концов Православие признало в нем одного из своих виднейших учителей, и упомянутое прозвание стало почетным именование,
