не было — ни топора, ни молотка по-настоящему в руках держать не мог, — и все же приятно было Антипову видеть здесь парторга, и дело в тот день хорошо спорилось. Сивов как-то умел расшевелить всех, его непринужденность, жизнерадостность словно прибавляли сил.
— А место, место-то какое, Захар Михайлович! — расхваливал он, когда устроили перекур.
— Место хорошее, — согласился Антипов.
— Лодку заведете — не забудьте на рыбалку пригласить.
— Из него рыбак, — фыркнув презрительно, сказал Костриков, — что из конского хвоста мельница!
— Это он возле воды не жил. А на зорьке!.. — мечтательно проговорил Сивов. — Ух как люблю, когда плотва клюет! Точно как цыпленок... Дерг-дерг... Сидишь, затаившись, напряжешься весь и выжидаешь, когда подсечь... Рраз!
— И пустой крючок! — под общий хохот сказал Григорий Пантелеич.
Сивов тоже смеялся весело, заразительно.
— Захар Михайлович, — спросил удивленно, — неужели вы никогда не рыбачили?
— Было в детстве...
И опять встрял Костриков:
— Поехал Захар рыбу ловить, булки с собой набрал. А покуда ждал, что рыбка на его наживку клюнет, всю булку и слопал!
Антипов посмотрел на него с укоризной:
— Взрослый же человек, Григорий Пантелеич, а несешь черт знает какую глупость!
— Это что! — улыбнулся Сивов. — Вот у меня до войны друг был. Однажды мы с ним на Волхов отправились порыбачить. А он, надо сказать, был большой любитель поесть! Поужинали мы, прилегли вздремнуть на берегу, чтобы зорьку не прозевать.. Друг мой ночью проснулся, есть ему захотелось. Шарил, шарил и нашарил котелок с мотылем. В темноте-то не разобрался, за вермишель мотыля принял...
Антипов с Костриковым заулыбались недоверчиво.
— Не верите?.. Честное слово даю! Сожрал мотыля подчистую и снова спать завалился. Так и пропала наша зорька. И хоть бы тебе что, даже понос не пробрал! А в блокаду от голода погиб, да...
Помолчали недолго, дымя папиросами.
— Довольны, Захар Михайлович, что послушались совета и взялись дом строить?
— Кто его знает! — ответил Антипов.
— Доволен, чего там! — заявил Костриков.
— Четыре комнаты, прямо помещиком заживете!
Захар Михалыч нахмурился, засопел...
— Ну, чего сопишь? — сказал Григорий Пантелеич. — Заслужил, чтобы жить просторно, и нечего брови свои сводить. Хватит, намыкались!..
— Не лезь, Григорий Пантелеич.
— Гляди, и я возьмусь Борьке дом строить. Рядом с тобой. Эх, мать честная, жаль, что твоя Клавдия замужем, а то бы сосватал ее!..
— Невест тебе мало?
— А много-то нам зачем? Одна нужна, но чтобы без ошибки.
— Вон невеста ходит, — сказал Сивов, показывая на Надю Смирнову. — Кровь с молоком и красавица писаная! — Он подмигнул Антипову. — Чем не жена вашему Борису?..
— И про все-то вы знаете, — покачивая головой, проговорил Костриков, любуясь Надей.
— Должность такая, чтобы знать. Свадьба скоро?
— Это у них спросить нужно, — уклонился Григорий Пантелеич. — Ладно разговоры разговаривать. Работать надо. Сегодня печку в большой комнате хочу закончить.
Поднялся и Сивов.
— Погоди, Андрей Павлович, — попросил Антипов смущенно. — Сомненья, понимаешь, есть у меня...
— Что такое?
— Да про дом все думаю... Хорошо ли затеяли?
— Опять двадцать пять! — сказал Сивов неодобрительно.
— Оно, конечно, с одной стороны, вроде и правильно все, а вот подумаю... Сам сказал, что помещиком жить стану.
— Пошутил же я, Захар Михайлович!
— Во всякой шутке своя правда есть.
Сивов присел рядом.
— Мы же выяснили все насчет ваших сомнений и частной собственности. Важно отношение человека...
— Ты, Андрей Павлович, извини меня. Не силен я в этих рассуждениях, грамотешки маловато, сам знаешь. Кажется мне, что люди осуждают...
— Недалекие, значит, люди. Подумайте: миллионы людей остались без крова, без крыши над головой. Так?
— Ну...
— Государство наше разорено войной и пока не в состоянии обеспечить этим людям элементарные условия жизни. А жить людям надо, согласны?..
— Ясное дело, надо...
— Решайте: как выйти из этого положения? Как справиться с проблемой? Учтите при этом, что нельзя сейчас все силы и средства бросить на строительство жилья! Победить мы победили, но война научила нас многому, и мы обязаны смотреть в будущее, быть готовыми ко всему...
— Это точно.
— И каково ваше решение?
— Что я?.. — сказал Антипов, пожимая плечами. — Есть люди, у которых голова посветлее моей.
— Не то, не то, Захар Михайлович! Партия видит одну из важнейших и коренных задач времени в том, чтобы дать народу возможность нормально жить, создать условия для этой жизни!..
— Значит, опять временное отступление, как при нэпе?..
— Это разные вещи! Качественно разные!.. Если хотите, государство кровно заинтересовано в том, чтобы устроить быт людей. Согласитесь, Захар Михайлович: устроен быт, имеет человек добротное жилье и кусок хлеба — он и работает лучше, производительнее...
— Получается, вроде как не мне государство идет навстречу, помогает, а я ему? — с сомнением спросил Антипов.
— Можно сказать и так, если учесть, что государство наше — это мы с вами, Костриков, машинистка ваша... Как ее?
— Надя.
— Надя, ваш зять, дочка!.. Народ, Захар Михайлович. Вообще это же прекрасно, когда человек строит дом! И нет, нет в этом никакого отступления, противоречия.
— Выходит, и при коммунизме останется личная собственность?
— Непременно! — сказал Сивов, улыбаясь. — Давно прошли времена, когда люди думали, что коммунизм — это общие жены, дети, кастрюли. Об этом, запугивая народ, болтали наши идейные враги, Захар Михайлович... Мы с вами как-нибудь побеседуем еще на эту тему. Да, когда невестка приезжает?..
— Ждем, — ответил Антипов. — С работы, наверно, сразу не отпускают. Она же фельдшером там.
* * *
Собираясь в райздрав, Татьяна чувствовала себя виноватой, словно обманула людей, доверившихся ей. Матвеев успокаивал ее, говоря, что никто не подумает такого, а спасибо скажут, и все же она робко, пряча от стыда глаза, положила на стол заведующему заявление об уходе.
— Уезжаете, значит, от
