— Я понял, — сказал я.
— И как — помогло?
— Да, немножко, — сказал я. — Можно поставить ее еще раз?
За обедом мама и папа, к счастью, не заметили, что я плакал. После него я пошел гулять. Внутреннее беспокойство не давало мне сидеть дома, а так как на улице никого не было и все мои знакомые разъехались на каникулы, я отправился вниз к причалам. Там собралась целая компания, все толпились вокруг новенькой лодки Йорна, купленной в этом году. В ту весну многие обзавелись новыми лодками, в том числе Гейр Хокон и Кент Арне; у одного теперь была GH-2, у другого — «Вит Дромедилле», обе десятифутовые, обе с мотором «Ямаха» на пять лошадиных сил.
Я направился к ним.
— А вот и фемик, — сказал Йорн, когда я остановился.
Опять это словечко!
Они захохотали, и я понял, что сказано было с нехорошим смыслом.
— Привет, — сказал я.
Йорн запустил мотор, дернув за шнур.
— Иди сюда, Карл Уве, — позвал он.
— Нет, — сказал я, — что-то не хочется.
— Иди, я тебе что-то покажу, — сказал он и, взглянув на младшего брата, бросил ему: — Дай задний ход, когда я скажу.
Тот кивнул.
— Ну, иди же, — позвал он, выходя на нос.
Я нерешительно шагнул было в его сторону. Когда я оказался на краю причала, он неожиданно ухватил меня за ноги.
— Давай! — крикнул он брату.
Лодка дернулась от причала, я присел на корточки, причал ушел у меня из-под ног, и меня потащило с него, так как Йорн продолжал держать меня за ноги, а лодка отходила все дальше. Я схватился руками за край, вцепившись в него мертвой хваткой. Младший брат прибавил скорости, мотор взревел, и я повис над водой ногами в лодке, а руками вцепившись в причал. Я кричал, чтобы они перестали. Я уже плакал. Остальные с усмешкой глядели на происходящее и не вмешивались.
— Хватит! — крикнул Йорн. Весь эпизод занял около минуты. Брат Йорна немного подал вперед, Йорн отпустил мои ноги, я вскарабкался на причал и убрался подобру-поздорову, весь в слезах. Слезы было не остановить, пока я не очутился на уступе скалы. Я сел там отдышаться среди неподвижного и теплого воздуха, напоенного запахами прогретых солнцем камней, сухой травы и полевых цветов.
Я стал думать, не позвонить ли мне Кайсе и не спросить ли ее, почему она со мной порвала, чтобы в следующий раз уже быть умнее, но все показалось мне слишком сложно, я мысленно снова представил себе, как я что-то лепечу, приставая к ней с вопросами, как она мнется, уходя от ответа. Какие уж тут объяснения: ясно — все кончено, не хочет она больше встречаться со мной, и точка!
Все еще дрожа, я встал на ватных ногах и поплелся домой. В ванной долго мыл лицо холодной водой, задернул на окне занавеску, чтобы ничего не проникало ко мне из внешнего мира, поставил Motörhead, «Ace of Spades», но это было не то, я снял пластинку и поставил вместо нее новый сольник Пола Маккартни, а сам принялся за новую книжку Бэгли, купленную на собственные деньги. Это было «Письмо Виверо», я уже читал ее раньше, в ней рассказывалось о пирамидах в Южной Америке и громадных подводных пещерах, куда спускаются главные герои в поисках сокровища, за которыми охотятся и другие.
Когда я сел за стол ужинать, мама, посмотрев на меня, спросила с улыбкой:
— Тебе, наверное, уже пора пользоваться дезодорантом, Карл Уве. Хочешь, я куплю тебе завтра баллончик?
— Дезодорантом? — спросил я растерянно.
— Да. Как ты считаешь? Ты же скоро пойдешь в среднюю школу, и вообще.
— От тебя же попахивает, — сказал Ингве. — А девчонки, знаешь ли, этого не любят.
Так это потому?
Но когда я потом спросил у Ингве, зайдя к нему в комнату, он только улыбнулся и сказал, что, наверное, тут все не так просто.
На следующий день папа с утра зашел ко мне в комнату и сказал, что так не пойдет, чтобы целыми днями лежать в комнате и читать, надо выходить на воздух. Как насчет того, чтобы искупаться, спросил папа.
Я без единого слова захлопнул книгу и прошел мимо не глядя.
Несколько минут я посидел на каменном ограждении, кидая на дорогу камешки. Но сидеть так все время было нельзя, иначе все увидят, что мне нечем заняться и не с кем выйти погулять, поэтому я поплелся вниз по склону к большой старой черешне на лесной стороне, чтобы проверить, не поспели ли ягоды и не пора ли их уже рвать. Это дерево росло у самой дороги, над участком Кристена. С правом собственности на него не все было ясно: одни говорили, что черешня дикая, другие, — что дерево принадлежит Кристену, но мы все равно, с тех пор как научились лазить по деревьям, обирали ее каждое лето всю до ягодки, и пока что никто на это не жаловался. Я знал каждую ее ветку и лазил чуть ли не до самой макушки и по каждому суку, пока они не начинали клониться под моей тяжестью. Недоспелые ягоды оказались жестковатыми, с одного бока они были еще зеленые, но с другого уже порозовели, для меня этого было достаточно, чтобы попробовать их на вкус, и я стал жевать, далеко выплевывая косточки.
Пока я сидел на дереве, на дороге показался Йорн. Он катил вниз на велосипеде, правя одной рукой, а другой придерживая прикрепленную к багажнику канистру бензина. Завидев меня, он осторожно нажал на тормоз и остановился.
— Карл Уве! — крикнул он мне.
Я слез с дерева так быстро, как только мог. На то, чтобы спуститься на землю, у меня ушло ровно столько же времени, сколько потребовалось ему, чтобы дойти до него от велосипеда, так что, когда я соскочил вниз, он уже стоял рядом и нас разделяла всего парочка метров. Едва мы встретились взглядами, как я бегом кинулся в сторону леса.
— Я же только хотел попросить у тебя прощения, — сказал он. — За вчерашнее! Я слышал, что ты потом ревел.
Я даже не обернулся.
— Я же не хотел ничего плохого! — сказал он. — Подойди сюда, пожмем друг другу руку!
Ха-ха, подумал я, продолжая продираться сквозь кусты и колючки, пока не оказался на самом верху и не увидел оттуда, как он потрусил назад к велосипеду, сел на него и, вихляя из стороны в сторону, уехал в направлении пристани. Тогда я спустился вниз. Но жесткие и горькие ягоды уже потеряли для меня всякий соблазн, и я пошел по дороге наверх в надежде, вдруг еще кто выйдет. Иногда кто-нибудь выходил, увидев тебя из окна, поэтому я решил прогуляться по улице, поглядывая в сады по обе стороны от дороги. Нигде не видно было ни души. Все разъехались: кто — кататься на лодке, кто — на пляж с внешней стороны острова, а кто — на работу. Муж Туве Карлсон лежал в шезлонге посреди выгоревшей от солнца желтой лужайки, поставив рядом радио. Мать Гейра, Трунна и Венке, фру Якобсен, курила, сидя на веранде под зонтом. На голове у нее была белая шляпа. И одета она была во все белое. Их двухлетний братишка копошился у ее ног на полу, я разглядел его сквозь прутья ограды. Вдруг сзади кто-то окликнул меня. Я обернулся. Это был Гейр, он бежал ко мне, рассекая ладонями воздух.
