Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 170
под напором его фантазии и воображения цветущий мир венецианского хроматизма теряет всякий покой, брызжет разноцветными искрами во всех направлениях и самые невероятные истории происходят на фоне неупорядоченных пейзажей, где густые леса в цветовом неистовстве отвоевывают пространство у города, а отряды брави, сверкающие, словно эфемерные бабочки, застывают для моментальной съемки на освещенных полянах перед «раздвигающимися в лучах солнца, которые пронизывают их насквозь, лесами»… (206)
Для этого монументального – в три, что ли, человеческих роста – алтаря, эпизоды которого насыщены тяжеловесной фантасмагоричностью совсем уже темных тонов, а живописные фрагменты скреплены золотыми рамами и островерхой позолоченной крышей, отстроили отдельный закуток, вроде локальной часовни. Все прочие стены ее украшены большими картинами классицистов, но на них мало кто смотрит, потому что полиптих, заказанный художникам Антонио Костабили149, официальным послом и секретарем герцога Миланского Лодовико Мария Сфорца, для главного алтаря церкви августинского монастыря Сант-Андреа150, действительно завораживает. Хотя бы вот этим двойным влиянием мантуанской и венецианской школ (и Тициана, и одновременно Джорджоне), впечатляющим уже на выходе из экспозиции даже несмотря на изматывающую визуальную (и эмоциональную) усталость.
Центральный холст с полукруглым арочным завершением (его приписывают Гарофало) – весьма типичное в своей изящной заверченности «Святое собеседование» с Мадонной на троне, к которому ведет крутая лестница в четыре ступени, сумевших тем не менее вместить фигуры святых в полный рост.
Над вертикальным троном, укрытым разноцветным ковром и прикрывающим роскошные пейзажные дали, тусят облачные ангельские множества. Панели по бокам и наверху приписываются уже Досси. Все они выполнены на мрачном ночном фоне, но особенно впечатляет верхний, надарочный холст, в котором, помимо двух святых фигур, развернутых к центру, сияют две полные луны самого зловещего вида.
Это и пик, и тупик, поезд дальше не идет, наступили не просто сумерки, но самая настоящая ночь и закат семейства д’Эсте: уже правит Эрколе II и уже скоро родится Альфонс II, последний герцог Феррары, не имевший прямых наследников и поэтому вынужденный оставить Феррару «в пользу католической церкви, как указывает второй эдикт передачи имущества».
Другие музейные штаб-квартиры художественных школ не избежали соблазна продлить падение искусства в ненужных экспозиционных площадях, причем некоторые из них добираются до конца XIX века в каком-то уже полном ничтожестве. Национальная пинакотека Феррары резко рубит концы, не давая никаких возможностей к отступлению: искусство здесь кончилось, когда Досси умер, а Гарофало ослеп, и можно, не оглядываясь на скоротечную эволюцию, смело идти на выход в фойе с другой стороны.
Важно, что история принципиально тепличной «национальной школы», заточенной под оформление студиоло и частных молелен, семейных капелл и кабинетов, обрывается таким монументальным памятником, будто бы нарочно (а на самом деле по кураторской воле) выламывающимся из форматов Феррарской пинакотеки, плавное течение которой так последовательно готовило нас к эффектному финальному аккорду.
Музей ДуомоДальше я был в растерянности – куда идти, так как хотелось захватить побольше сырья про запас – и, как вариант, можно было заняться следами поэтов Тассо и Ариосто. Судьбы их намертво связаны с Феррарой: первого здесь свели с ума и на семь лет посадили на цепь, второй, побыв какое-то время губернатором Гарфаньяны, небольшой области, входившей в Моденское герцогство, которым правили д’Эсте, построил на окраине Феррары небольшой домик с садом-огородом, до сих пор работающим бесплатным мемориальным музеем. А можно было дойти (или доехать) до несправедливо забытого туристами храма Святого Христофора в Чертозе (1452) с картинами Никколо Росселлини и знаменитым общественным кладбищем.
Правда, пострадавший сначала во время Второй мировой (бомбардировкой разрушили правое крыло арочной галереи, полукругом окружающей внутренний дворик, а также колокольню, алтарь и деревянные хоры), а после из-за землетрясения 2012 года, он в основном закрыт и попасть сюда можно в субботу (после обеда) и утром в воскресенье.
Так что, обдумывая дальнейший план, я вернулся на Кафедральную площадь, важнейшую точку отсчета для любых феррарских блужданий, в переулках которой и нашел Музей собора – еще одно спокойное место при церкви Святого Романа (Х–XI века), включающее в себя два экспозиционных здания, соединенных проходом через монастырский двор.
Сначала оказываешься на втором этаже в зале манускриптов с миниатюрами, от тончайшего изящества которых средневековое искусство вышло на принципиально иной уровень.
В Музее собора показывают 22 хоровые книги эпохи Возрождения, а также музыкальные инструменты. В помещении самой церкви прежде всего видишь картины Козимо Туры со створок кафедрального органа, окруженных восьмью гобеленами (1550–1553) по эскизам Камилло Филиппи и Гарофало, пара религиозных картин которого висит тут же, за коврами.
Между гобеленами, исполненными в герцогских мастерских под руководством фламандца Юганеса Кархера, и картинами есть еще ряд из дюжины деревянных барельефов, изображающих сельскохозяйственные работы по месяцам (1220–1230) анонимного Мастера месяцев. Некогда все они составляли ворота «Времен года», украшавшие Дуомо до XVIII века, пока окончательно не вышли из моды. Рифму деревянным украшениям составляют каменные плиты с надписями и изображениями, которые тоже перенесли сюда в 1929 году, когда музей был создан.
Палаццо СкифанойяА потом я долго искал «загородную резиденцию» д’Эсте с глухим и интровертным фасадом, которая вообще-то закрыта на реставрацию, и коллекции, в ней хранящиеся (керамики, монет и предметов из слоновой кости, бронзы и барельефов), теперь недоступны.
Однако люди идут сюда не за этим – всем нужен лишь один большой (торжественный, бальный?) «Зал месяцев», некогда сплошь покрытый фресками, разделенными на 12 зодиакальных частей. И именно его Роже Кайуа вспоминает на страницах книги «В глубь фантастического»: «Андре Пьер де Мандьярг, описывая дворец Скифанойя в Ферраре… рассказывает, что в большом зале на втором этаже происходили непристойные турниры, в которых сражались… обнаженные девушки с рыцарями в доспехах…»
Теперь можно увидеть лишь небольшую часть парадных росписей – пару веков Палаццо Скифанойя стояло в запустении, а когда в его просторных покоях в XVIII веке разместили табачную фабрику, росписи покрыли толстым слоем штукатурки. Снова нашел их в 1821 году декоратор Джузеппе Сароли, за что честь ему и хвала, потому что стенопись, в которой участвовали важнейшие феррарские художники XV века, – местный аналог пизанского Кампосанто, мантуанского Палаццо Те и, чем черт не шутит, Сикстинской капеллы Ватикана.
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 170
