Внезапно он увидел свое смутное отражение в мутном стекле: рогатый демон со сверкающими зубами и уродливыми костяными наростами на лице. Быстро отвернулся, сдержав готовый вырваться жалобный стон.
Он прошел во двор, куда выходили со всех сторон двери комнат мотеля. Света нигде не было, но каким-то образом ему удавалось разглядеть огромное количество подробностей, даже таких, как синий цвет, в который выкрашены двери. Во что бы он там ни превращался, зрение у этого существа оказалось куда лучше, чем у человека.
Над дорожкой, проходящей вдоль всего мотеля, висел покореженный алюминиевый навес, предназначенный для защиты от дождя в плохую погоду. С навеса на край дорожки потоками лила вода, образуя лужи рядом на газоне, почти сплошь заросшем сорняками. Громко шлепая ботинками по воде, Эрик прошел сквозь сорняки к бетонной площадке около бассейна.
Вода была спущена, но дождь снова начал наполнять его. В более глубоком конце наклонного дна уже скопилось около фута воды. Под водой сверкали золотом и серебром неуловимые, а может, и иллюзорные, языки призрачного пламени, искаженные рябью на воде, под которой они горели.
Именно в этих огнях было что-то такое, что внушило ему значительно больший страх, чем раньше. Пока он смотрел в черную дыру почти пустого бассейна, он почувствовал неудержимое желание бежать как можно дальше от этого места.
Он быстро отвернулся от бассейна.
Зайдя под алюминиевый навес и слушая стук дождя, он испытал приступ клаустрофобии, как будто его замуровали в жестяную банку. Подошел к двери в комнату 15, ближе к центру мотеля, и дернул. Тоже закрыта, но замок старый и ржавый. Он сделал шаг назад и принялся бить по двери ногой. При третьем ударе пришел в такое неистовство от процесса разрушения, что начал пронзительно и безудержно выть. На четвертом ударе замок слетел, и дверь распахнулась со скрежетом искореженного металла.
Он вошел.
Он помнил, как Шэдвей говорил Рейчел, что электричество в порядке. Но не стал зажигать свет. Во-первых, не хотел, чтобы Рейчел узнала, что он здесь, когда приедет. Во-вторых, его невероятно улучшившееся ночное зрение позволяло ему видеть в темной комнате контуры мебели и передвигаться, ни на что не натыкаясь.
Он тихо прикрыл дверь.
Подошел к окну, выходящему во двор, и, раздвинув пыльные, засаленные занавески на пару дюймов, выглянул в бушующую ночь, где было несколько светлее. Отсюда ему открывался прекрасный вид на торец мотеля и дверь в офис.
Когда она приедет, он увидит ее.
Как только она устроится, он схватит ее.
Он переступил с ноги на ногу.
Издал тонкий, еле слышный стон нетерпения.
Безумно хотелось крови. Амос Захарий Тейт, водитель грузовика, с лицом, изрезанным морщинами, прищуренными глазами и ухоженными, воинственно торчащими усами, был как две капли воды похож на человека вне закона, какие когда-то бороздили просторы пустыни на старом Западе, нападая на повозки и пассажиров дилижансов. Однако манеры его больше напоминали кочующего проповедника тех же времен: говорил он тихо, очень вежливо, приветливо, но чувствовалась в нем железная уверенность в своих убеждениях насчет спасения души через любовь к Иисусу.
Он не только бесплатно довез Бена до Лас-Вегаса, но и дал ему шерстяное одеяло, чтобы тот согрелся, так как в кабине работал кондиционер, а Бен промок до костей, угостил кофе из термоса и шоколадкой и дал душевный совет. Он искренне беспокоился, удобно ли Бену, как он себя чувствует – настоящий добрый самаритянин, смущающийся от изъявлений благодарности и начисто лишенный самоуверенности, которая могла бы придать агрессивный оттенок его зацикленности на Иисусе Христе – идущей, впрочем, от души.
Кроме того, Амос сразу поверил вранью Бена насчет покалеченной жены, возможно умирающей в больнице «Санрайз» в Вегасе. Обычно Амос с уважением относился к земным законам, даже таким пустяковым, как превышение скорости, но в данном случае он сделал исключение и заставил свою махину двигаться со скоростью шестьдесят пять и даже семьдесят миль в час. На большее в такую поганую погоду он рискнуть не мог.
Сжавшись под теплым шерстяным одеялом, потягивая горячий кофе и пережевывая сладкую шоколадку, Бен горько раздумывал о смерти и возможной потере. Он был благодарен Амосу, и все же ему хотелось, чтобы тот ехал побыстрее. Если любовь – это то, с помощью чего люди могут приблизиться к бессмертию, а именно так он думал, занимаясь любовью с Рейчел, тогда, найдя ее, он получил ключ к бесконечной жизни. Теперь же, на самых ступенях этого рая, ключ вырвали у него из рук. Когда он представлял себе всю тоску жизни без нее, ему хотелось оттолкнуть Амоса в сторону, самому сесть за руль и полететь в Вегас.
Но ему ничего не оставалось, как натянуть повыше одеяло и со все возрастающим унынием наблюдать, как мелькает мимо миля за милей.
Квартирой менеджера не пользовались уже больше месяца, и там стоял затхлый запах. Не слишком заметный, но Рейчел постоянно с отвращением морщила нос. В запахе было что-то от тлена, и она боялась, что через некоторое время ее может затошнить.
Большая гостиная, маленькая спальня и крошечная ванная комната. Малюсенькая кухня – тесная и унылая, но полностью оборудованная. Стены, казалось, не красили уже лет десять. Выношенные до основы ковры, обесцвеченный и потрескавшийся линолеум на кухне. Мебель продавленная и облупленная, кое-где с лопнувшей обшивкой, посуда на кухне – покореженная, поцарапанная и пожелтевшая от времени.
– Такого интерьера в «Аркитекчурал дайджест» не увидишь, – сказал Уитни, прислоняясь к холодильнику культей левой руки, а вторую, здоровую, протягивая назад, чтобы воткнуть вилку в розетку. Холодильник немедленно заурчал. – Но зато все работает, и вряд ли кто станет вас здесь искать.
Пока они ходили по квартире, всюду включая свет, она начала рассказывать ему, что на самом деле скрывается за ордерами на арест ее и Бенни. Теперь они подвинули стулья к кухонному столу, пластиковый верх которого был покрыт тонким слоем серой пыли и во многих местах прожжен сигаретами, и она рассказала остальное так сжато, как сумела.
Снаружи стонущий ветер, как измученный зверь, прижимал свою плоскую морду к окнам, как будто хотел услышать ее рассказ или добавить к нему что-то свое.
Стоя у окна в комнате 15 в ожидании Рейчел, Эрик чувствовал, как огонь внутри разгорается все сильнее. Пот лил с него градом. Он струился по лицу, падал с бровей, вытекал изо всех пор, как будто решил посоревноваться с дождем, стекающим с навеса за окном. Ему казалось, что он стоит в печи и каждый вздох обжигает его легкие. Повсюду вокруг него, в каждом углу, плясали фантомные огни, на которые он боялся взглянуть. Кости, казалось, плавились, а плоть была такой горячей, что он не удивился бы, если бы с кончиков его пальцев слетело настоящее пламя.
– Плавлюсь… – произнес он гортанным низким голосом, не похожим на человеческий. – …Тающий человек…
Внезапно лицо его задвигалось. Его уши на мгновение наполнились кошмарным хрустом и треском, исходящими изнутри его черепа, которые тут же перешли в булькающий, неприятный звук текущей жидкости. Процесс набирал безумную скорость. С ужасом, но одновременно и со злобным возбуждением и дикой демонической радостью, он ощутил, что его лицо меняется. На несколько секунд шишковатые брови выдвинулись вперед настолько, что лишили его периферийного зрения, затем они снова уменьшились, растаяли, как сливочное масло. Теперь менялись его нос, рот и челюсти, вытягивая человеческое лицо в уродливое рыло. Ноги больше не держали его, пришлось отвернуться от окна и с грохотом упасть на колени. Что-то щелкнуло в груди. Чтобы приспособиться к новому рылоподобному лицу, губы сильно растянулись. Он с трудом дотащился до кровати, лег на спину и весь отдался разрушительному, но не слишком неприятному процессу радикальных перемен. Как будто со стороны он слышал издаваемые им странные звуки: собачье рычание, змеиное шипение и бессмысленные, но легко определяемые звуки, издаваемые мужчиной при половом оргазме.
