Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
Рейтинг Путина начал падать, и доверие к СМИ пошатнулось. Сурковская система политических фикций явно дала сбой. Россияне, выходившие на улицы, были не выдуманными, а настоящими. Хуже того: Путин и ухищрения его пиарщиков – вроде полета со стерхами или ныряния за заранее подложенной античной амфорой – вызывали смех. Путин вышел из моды и превратился в героя анекдотов, как старые советские вожди.
Путин отреагировал болезненно и агрессивно. Он назвал участников протестных митингов бандерлогами (обезьянами из “Книги джунглей” Киплинга) и высмеял их белые ленточки и шарики, сравнив их с использованными презервативами. В его представлении люди, вышедшие на улицы, своим благополучием были обязаны его десятилетнему правлению, а потому протестные лозунги “Россия без Путина” – это просто верх неблагодарности.
Протестное движение возглавляли не оппозиционные политики – их как раз протесты застигли врасплох, – а гражданские активисты, журналисты, писатели и блогеры. Они стали идеологами протестов, обозначив их “повестку дня” и сформулировав ряд требований и лозунгов. Свои идеи они распространяли через социальные сети, в основном через Фейсбук. “Афиша” – популярный журнал о моде и развлечениях, формировавший вкус московского “креативного класса” и строивший образ Москвы как европейского города, – стала одним из флагманов протестного движения. Ее молодые сотрудники – дети советской интеллигенции – оказались практически в таком же положении, в каком тридцать лет назад пребывали их родители.
Подобно интеллигенции 1970-х, которая взращивалась в закрытых научно-исследовательских институтах, московский “креативный класс” вырос под крылом авторитарного государства, жившего за счет нефти. В течение почти всех 2000-х эти люди избегали политики, считая интерес к ней дурным тоном и предпочитая комфорт собственной среды. Теперь же политика вошла в моду. Восприимчивый к стилю и к веяниям моды Леонид Парфенов, который десять лет назад высмеивал Евгения Киселева за то, что тот вдруг “полез на баррикады”, теперь обращался с трибуны, сооруженной на уличном митинге, к своей аудитории – успешным, европеизированным профессионалам. Средний класс требовал действующих государственных институтов и возможностей для определенного образа жизни, а не нового политического лидера и не революции. Эти люди вообще не доверяли никаким партиям и организациям. Они были готовы сами организовываться и выступать наблюдателями на выборах, но не собирались делегировать свои полномочия каким-либо партиям или политикам, включая даже юриста Алексея Навального – популярного антикоррупционного блогера, который изначально и привел этот протест в движение.
Молодой, энергичный, голубоглазый. в джинсах и белой рубашке с закатанными рукавами, Навальный стал первым русским политиком американского типа. Не будучи частью сложившейся политической элиты, он жил с семьей на окраине Москвы, в Марьино, и всячески подчеркивал свою “обычность”. Его стиль и тактика будто были навеяны американским телесериалом “Прослушка”. Он пользовался социальными сетями, обходя препятствие в виде государственной монополии на телевидение, и в итоге ему удалось вывести тысячи своих подписчиков из виртуальной реальности интернета в реальность уличную.
Навальный родился в 1974 году в семье военного и вырос в подмосковных полузакрытых военных городках. Когда-то он был пламенным сторонником Чубайса и команды радикальных рыночных реформаторов начала девяностых, а в 2010-е отрекся от них как от “неудачников”. Он принадлежал к следующему, новому поколению и всячески выделял это стилистически. При всех различиях в возрасте, биографии, статусе и жизненных ценностях Навальный делал упор на то же, что и Ельцин в 1980-е: на коррупцию (при Ельцине речь шла о несправедливых привилегиях высшего партийного начальства) и на гражданский национализм (Ельцин выдвигал лозунг “суверенитета” России от советской империи). Навальный не был либералом и обращался к самым широким слоям населения, не ограничиваясь одним только “креативным” средним классом. Он позиционировал себя как националиста европейского толка и принимал участие в маршах против иммиграции из Средней Азии и с Кавказа. Россия, заявлял он, должна стряхнуть с себя бремя имперского наследия и строить национальное государство. Он эксплуатировал распространенное в народе недовольство привилегированным положением Чечни, управлять которой Путин поставил бывшего боевика Рамзана Кадырова.
Но главными мишенями Навального были клептократия и ложь кремлевской власти. Он находил и выкладывал в сеть сведения о богатствах путинских приближенных, публиковал фотографии их дворцов и названия английских школ, куда они отправляли учиться своих детей. Он выставлял представителей партии власти не коварными тиранами и страшными злодеями, а обыкновенными “жуликами и ворами”, прибравшими к рукам ресурсы большой страны. Определение прижилось и, несмотря на отсутствие Навального в телевизоре, разошлось по стране.
За протестами в больших городах последовали всплески недовольства в разных областях страны. Быстрее всего снижение популярности Путина происходило среди бедно живших людей старше 55 лет: они поняли, что Путин нарушил данные обещания, и устали ждать улучшений. Очевидная наглость партийной верхушки единороссов, которая бесстыдно захватывала землю и строила себе огромные особняки, вызывала особое раздражение населения. Кремлевская партия теряла легитимность в глазах самых разных социальных слоев, и возникал риск более массовых протестов. Внутренние войска и ОМОН могли разогнать демонстрацию, но остановить изменения в сознании людей им было не под силу.
Участников протестов арестовывали и давали им реальные тюремные сроки, однако на массовые репрессии Путин не решался. Кровопролитие лишило бы Кремль остатков легитимности. Путину необходимо было переиграть своих противников, одержав над ними идеологическую победу. Ему требовалось изменить настроение и образ мыслей, перехватить политическую повестку, озвученную лидерами протестного движения.
Путин отверг идею модернизации и, заручившись поддержкой православной церкви, начал продвигать архаичную идею “традиционных ценностей”. Судебный процесс против девушек из панковской группы Pussy Riot, устроивших представление прямо перед алтарем Храма Христа Спасителя, нападки на гомосексуалов и закон против усыновления российских детей американскими супружескими парами объединяла одна цель: возможность объявить либералов, протестовавших против нарушения прав человека и законности, кучкой гомосексуалистов и наемников Запада, готовых продавать русских детей иностранцам. Утратив лояльность среднего класса, Путин попытался сплотить более консервативный костяк своих избирателей, противопоставив рабочих условного “Уралвагонзавода” условным городским хипстерам. На самом деле и протестующие не были хипстерами, и “Уралвагонзавод” был мифологизирован, но требуемый образ все-таки возникал. Путин встал на путь популистского авторитаризма, отвернулся от “продажной” элиты и начал обращаться напрямую к народу, объявив протесты западным заговором против России.
Он использовал антиамериканскую риторику, как единственную идеологическую доктрину, пережившую гибель Советского Союза. Россия больше не хотела походить на Запад, она перестала искать его одобрения или признания. Напротив, она принялась трубить о своем особом пути. Максим Шевченко, тележурналист и активный борец с либерализмом, действующий с одобрения Кремля, писал в газетной колонке под заголовком “Мы не Европа? И слава Богу!”, что “между Россией и Западом идет война… Понимание, что мы с большинством западных людей принадлежим скорее всего к разным гуманоидным видам, внешне похожим, но внутри уже принципиально иным, не только не покидает – усиливается и укрепляется”[449].
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 116
