Одна из причин, по которой депрессия столь плохо поддается лечению, заключается в том, что она не имеет ни одной поддающейся идентификации причины. Генетическая предрасположенность, химический дисбаланс, опыт прошлых лет и даже поведение человека имеют огромное значение, и коррекция одного из аспектов может привести к тому, что другая важная деталь будет просто упущена из виду.
Кто-то может соотнести глубокую депрессию с каким-либо жизненным кризисом, но, как отмечает Стайрон, большинство людей, прошедших через трудности и страшные события, справляются с ними достаточно быстро и не погружаются в пучину заболевания. Из этого следует, что определенное событие или кризис могут послужить всего лишь катализатором, спровоцировавшим выход на поверхность давно дремлющего внутри человека заболевания.
Стайрон указывает на одну причину, которая лежит в основе всех депрессий.
Именно это, по мнению Стайрона, произошло с ним самим: он бросил пить по причинам здоровья, и это выпустило наружу его демонов, более не усыпляемых алкоголем. Когда щит, заслонявший его от постоянных тревог, испарился, он должен был снова учиться усмирять свои чувства, которые когда-то притуплял алкоголем.
Его первые признаки депрессии проявились тогда, когда он почувствовал полную апатию к вещам, которые обычно приводили его в полный восторг, — прогулки с собаками по лесу или лето, проведенное на Мартас-Винъярд[142]. Он начал копаться в себе, будучи не в состоянии убежать от непрерывного потока болезненных мыслей.
Это может показаться банальным, но Стайрон указывает на одну причину, которая лежит в основе всех депрессий: утрата, будь это страх быть покинутым, или страх одиночества, или потеря любимого человека. В случае со Стайроном все было именно так, поскольку его мать умерла, когда ему было всего 13 лет, и пережитая утрата наложила на него глубокий отпечаток.
В своей книге Стайрон приходит к выводу, что его депрессия была всего лишь внешним проявлением глубокой тревоги, преследовавшей его на протяжении всей жизни. Он понимал, что, как и в случае Камю, депрессии и суицид были неизменными темами его романов. Возможно, поэтому он написал, что «депрессия, наконец добравшаяся и до меня, уже не была для меня незнакомкой, непрошеной гостьей; она стояла на пороге моего дома на протяжении десятков лет».
Он вспоминал, что его отец, инженер-судостроитель, тоже страдал депрессиями. По причине генетической предрасположенности, ранней утрате матери и своей артистической натуре он, возможно, был одним из первых в списке кандидатов на развитие заболевания.
Если все остальное не помогает, лечит время
Психотерапия не особо помогает людям с запущенной стадией депрессии. Стайрон отмечал, что ни врачи, ни таблетки не помогли ему справиться с симптомами заболевания. Несмотря на уверения многих врачей, он знал, что для лечения серьезных форм депрессии не существует быстродействующего лекарства. Антидепрессанты или когнитивная терапия, или и то и другое вместе взятое, могут вылечить измученный разум, но ни на один из этих методов нельзя полагаться безоговорочно. Несмотря на огромный прорыв в фармакологии, не существует магической пилюли или быстродействующей вакцины. Ведь причины развития депрессии остаются загадкой.
Стайрон считает, что масса литературы, посвященной темам депрессии, носит «слегка оптимистичный» характер.
Облегчение симптомов депрессии у Стайрона произошло лишь после того, как он решил лечь в больницу. Он был уверен в том, что безликая стабильность больничной рутины спасла его жизнь, и искренне сожалел, что не сделал этого ранее. «Для меня, — писал он, — реальным лекарем стали изоляция и время».
