ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЕ СЛУЧАЙНОСТИ
В августе 1990 года, в возрасте 86 лет и 8 дней, перед самой своей смертью, Скиннер произнес 20-минутную речь на ежегодной встрече в Бостоне. Большинство присутствующих понимали, что это, скорее всего, его последнее публичное выступление, потому что в ноябре 1989 года ему был поставлен диагноз: лейкемия. Когда немощный седовласый основатель оперантной науки и нескольких интересных, но не вполне успешных по части осуществления социальных изобретений обратился к своей аудитории, голос его звучал громко и твердо. Он не пользовался шпаргалками, речь его была безошибочна и ясна. Психологи обычно терпят неудачу, беря под покровительство учение о бихевиористском (поведенческом) анализе, предпочитая, в противоположность ему, объятья мифической силы ума. Скиннер привел аналогаю, делающую понятной тягостное непонимание, тревогу и/или одобрение: сопротивление креационистов дарвиновской теории естественного отбора сравнивалось с современным сопротивлением когнитивных психологов бихевиористскому анализу.
Сопоставление когнитивной креационистской не-на-уки с дарвиновской оперантной наукой было вполне уместно. В значительной степени интеллектуальные усилия Скиннера в конце 1970-х и в 1980-х годов были сосредоточены на критике когнитивной психологии и на соотнесении избирательности поведения с естественным отбором. Последователи нового ментализма забыли, почему интроспекция не состоялась как наука. Хотя интроспекция, как излюбленный путь исследователя, изучающего ощущения и восприятие, утратила былую популярность, сторонники когнитивной психологии, пытаясь описать деятельность ума, по-прежнему концентрировали внимание на мозге, считая его чем-то вроде информационного процессора. В самом деле, когнитивисты все в большей и большей степени обращались к учению о мозге, когда пытались говорить о природе ума.
Психологи-когнитивисты любят говорить, что «ум — продукт деятельности мозга», однако несомненно, что в этом процессе участвует и остальное тело. Ум — это продукт деятельности тела. Эго продукт деятельности личности. Иными словами, это поведение, и об этом заявляют бихевиористы в течение вот уже более половины века. Ограничить свое внимание лишь одним органом означало бы стать на уровень мышления греков эпохи Гомера.
Хотя учение о мозге, несомненно, очень важно, неврология никогда не смогла бы выявить природу ума.
Психологи-когнитивисты не продвинулись далеко вперед по сравнению с Уильямом Джеймсом. Они испытывали серьезные трудности, пытаясь опереться на другую науку — неврологию — как на основу собственных выводов.
Скиннер построил оперантную науку на основе экспериментального анализа, который не был основан на психологии. Поведение может само по себе явиться предметом научного изучения. В 1930-е годы Скиннер создал учение, появление которого предсказывал Джон Б. Уотсон, — учение, которое, как мы видим, отличалось от павловского. В 60-х годах Скиннер не только отвечал на вызов, брошенный когнитивной революцией, — он понимал также, что достижения этологии и генетики открыли новую перспективу дарвиновскому учению. В его статье 1966 года «Филогенез и онтогенез поведения» говорится, что наука о поведении в большей степени занята анализом онтогенетических (индивидуальных) случайностей, чем филогенетических (видовых). Тем не менее, он легко признавал, что «особенности поведения организм… всегда наследует от предков». Он определенно придерживался взгляда, что только прошлые влияния, как генетические, так и культурные, определяют поведение — поведение определяется первичными выводами.
Ключевым моментом эволюции, позволившим человеку управлять сложным вербальным поведением и таким образом создать культуру, стало развитие голосовой мускулатуры. Однако в конце жизни Скиннер все с большим пессимизмом относился к способности человечества построить жизнеспособное будущее. «Наша эволюционная история подготовила нас к прошлому», — часто повторял он. «Я всегда знал, что должен умереть», — замечал он с легкой усмешкой; однако в конце своего пути он был также уверен, что конец ждет и весь этот мир, и его ждать осталось недолго:
«Я полагаю, что мир собирается сделать то, о чем говорит Шекспир в своем сонете «Мир будет поглощен тем, что его вскормило». Я полагаю, что эволюция является случайным, вероятностным процессом, в котором отсутствует какое бы то ни было намерение. Я полагаю, что эволюция голосовой мускулатуры, давшая возможность человеческим существам говорить о мире, иметь науку и культуру, недостаточна, чтобы принять в расчет будущее. И я убежден, вполне убежден, что мы уже прошли через критическую точку, откуда назад пути нет» (личное интервью, 9 марта 1990 г.).
Однако Скиннер не кончил свою жизнь в унынии и отчаянии. Даже страдая лейкемией, он продолжал бороться за свою науку, отвечал на письма, возился в своей мастерской в подвальчике. Каждый день он планировал так, чтобы самые продуктивные часы были посвящены работе с рукописями. Он вставал по будильнику и писал, подчиняясь суточному ритму, с 5 до 7 часов утра. В конце концов особенности своего организма он знал лучше, нежели кто-либо другой. Его личный опыт и культурное наследие создали образ замечательного человека и послужили основой создания науки, еще более замечательной, но несмотря на все это, Скиннер не претендовал ни на какие личные почести. Цепь случайностей обусловила его успех. Вот что он пишет в последнем томе своей автобиографии: «Будучи склонным полагать, что все сделанное мною не плод загадочного творческого процесса, а продукт стечения обстоятельств, я отказываюсь от всякой надежды носить имя Великого Мыслителя».
МИЛЬТОН ЭРИКСОН: УЧЕНЫЙ, ГИПНОТИЗЕР, ЦЕЛИТЕЛЬНа протяжении долгих лет человеческой истории изучение гипноза множество раз ломало карьеры ученых, увлекшихся этим сомнительным видом деятельности. Репутация Месмера была в пух и прах разбита выводами Королевской комиссии, собравшейся во Франции в 1785 году специально для изучения всех претензий, предъявляемых Месмеру. Многие почитатели Шарко отшатнулись от него после того, как он обратился к изучению явлений, связанных с гипнозом. Джон Эллиотсон (1843), известный английский хирург, совершенно погубил свою репутацию, попытавшись применять гипнотическое обезболивание. Джеймсу Эсдэйлу (1847), врачу с замечательными рекомендациями, было отказано в дальнейшем продвижении из-за того, что он применял гипноз в хирургии. Такое неодобрительное отношение к этому явлению не только погубило карьеру многим практикам, оно еще и препятствовало изучению гипноза. Зигмунд Фрейд отказался от занятий гипнозом, уступив скептическому отношению медицинской общественности и спасовал перед трудностями, с которыми он столкнулся при в процессе гипноза. Ученик и современник Фрейда, К. Г. Юнг, потерял интерес к гипнозу, поскольку не мог ни контролировать, ни даже понять его влияние. Несмотря на несколько работ в этой области, оставленных нам в наследство Джеймсом, Жане и другими, гипноз не пользовался доверием у ученых и не вписывался ни в одну из основных парадигм медицинской науки и практики. Своеобразная ирония заключается в том, что в 20-е годы самым серьезным исследователем гипноза был человек, которому предстояло стать влиятельным специалистом по теории обучения — Кларк Л. Халл (1933).
