Мужчины были в напряжении в течение получаса, пока продолжался визит этой огромной рыбы, одного удара хвоста которой хватило бы, чтобы сломать плот. Рыба не проявила агрессивности, но они все равно напали на нее. Зачем? Она им не угрожала, и использовать ее мясо они тоже не могли. Для забавы? Из отвращения?
Тур Хейердал впоследствии осудил этот поступок. Он говорил, что дал Эрику ясный приказ не трогать животное, а тот просто потерял голову.
Однако ни из описания Хаугланда, ни из записей Хейердала не следует, что Тур пытался остановить бойню. Наоборот, Хейердал пишет, что стоял на крыше хижины и снимал происходившее на кинокамеру и что чуть не свалился вниз, когда веревка гарпуна начала хлестать по плоту.
Вообще довольно странно видеть, что у членов экипажа постепенно начинает появляться кровожадность, и встреча с тигровой акулой, по-видимому, усиливает это чувство. Больше они не встречали таких морских чудовищ, но обычных акул по пути попадается предостаточно. И хотя те им вообще-то совсем не нужны, они не могут удержаться от соблазна их уничтожения.
Как-то утром в начале июля, проснувшись, мореплаватели обнаружили, что вокруг плота кипит жизнь. Океан буквально кишел тунцами, дельфинами и акулами. Они словно взбесились и все участвовали в грандиозной схватке. Хейердал и его товарищи решили воспользоваться этим для рыбной ловли. В ход пустили удочку, состоящую из стального троса, флаг-фала и крючка с тунцом в качестве наживки. Дневник Тура запечатлел происходящее, не скупясь на подробности:
«Первой попалась на крючок и была вытащена на плот шестифутовая акула. Как только крючок был освобожден, его проглотила восьмифутовая акула, которую мы также вытащили на борт. Когда удочку снова забросили в воду, на него попалась еще одна шестифутовая акула, мы подтянули ее на край плота, но тут она высвободилась и нырнула. Крючок был сразу же снова заброшен, его схватила восьмифутовая акула, и после короткой борьбы мы вытащили ее голову на бревна, но вдруг все четыре стальных троса оборвались и акула скрылась в глубине. Заброшен новый крючок, и мы вытянули еще одну семифутовую акулу. Теперь стало опасно стоять на скользких бревнах кормы с камерой в руках, поскольку первые две акулы продолжали бешеное сопротивление и хватали бамбук и все что им попадалось. Мы снова забросили крючок, океан все еще кишел беснующимися рыбами. Затем мы поймали и благополучно вытащили шестифутовую акулу, за ней пяти-с-половиной-футовую. Потом мы поймали еще одну шестифутовую акулу. Когда крючок был снова заброшен, мы вытащили еще одну семифутовую акулу. Мы так устали от рыбалки, от вытягивания тяжелых лес, что через пять часов прекратили ловлю. На борту становилось небезопасно, так как каждые 45 минут одна из акул оживала и начинала хватать все вокруг».
Кровавая баня. Команда «Кон-Тики» забавлялась охотой на акул. Им не нужна была рыба, но время от времени требовались развлечения
Совершенно изнуренные, они наконец упали на соломенные матрасы и заснули.
На следующий день Бенгту исполнилось двадцать пять лет, и они подняли шведский флаг, после чего вновь схватили удочку и опять начали вытаскивать акул на палубу, которая стала такой грязной от крови, что пришлось выбросить несколько бамбуковых циновок.
Когда в тот вечер они легли спать, только что пережитая оргия не давала им покоя. Перед глазами вставали «хищные раскрытые пасти акул и пятна крови. А запах акульего мяса преследовал нас».
Команда «Кон-Тики» начала охоту на акул не потому, что акулы напали на плот. С акулами все, наверное, обстоит так же, как с волками. И те, и другие считаются воплощением жестокости, и одна только мысль о них возбуждает в человеке страсть к убийству. Тур и его товарищи могли забавы ради ловить и других крупных рыб, но именно акула, а не тунец, пробуждала в них примитивные инстинкты. И даже Тур, который всегда восхищался природой во всем ее непостижимом многообразии, не отказался от участия в этой бойне. А может быть, им двигали корыстные мотивы — ведь он так старательно снимал эту кровавую резню на кинокамеру.
Шла десятая неделя их плавания в океане, когда однажды вечером Тур уловил первые признаки, предвещающие перемену настроения на борту. Кнут сказал, что было бы неплохо ступить ногой на землю какого-нибудь острова. Ему, дескать, надоела теснота на плоту, и он не скрывал, что его тошнит от запаха акульей крови. В этот момент Тур подумал о том, что речь идет о своего рода кульминационном пункте путешествия, хотя никаких признаков ослабления мотивации у экипажа заметно не было. Ясно, что Кнут «был бы рад увидеть что-нибудь другое вместо холодных рыб и бурного океана».
Однако через неделю Кнут пришел в норму. Он сказал Туру, что после войны ни разу не чувствовал себя лучше, чем сейчас, и что это путешествие заставило его полюбить море; впрочем, Кнут добавил, что по-прежнему мечтает оказаться на суше. Кровь с палубы смыли. Однако, возможно, мимолетные приступы дурного расположения духа у Хаугланда объяснялись не только акульей бойней. Было нечто, о чем ему не хотелось говорить. «После войны у меня регулярно случаются приступы ужасной головной боли. Они продолжаются минимум один день и ввергают меня в такую хандру, что мне ничего не хочется делать», — пишет он в своем дневнике.
Весельчак Торстейн тоже мечтал поскорее увидеть землю, но при этом утверждал, что никогда в жизни ему не было так весело, как на плоту. Герман хотел, чтобы путешествие продлилось подольше, и говорил, что ему жаль, что через пару недель они достигнут островов. Эрик думал об опасностях высадки на берег в конце путешествия и считал, что торопиться незачем. Бенгт не успел прочитать все свои книги и потому охотно задержался бы в океане еще на месяц-другой. Тур был несколько раздражен тем, что Бенгт со своими книгами изолируется от коллектива, но ничего ему не говорил.
Сам Тур не переставал радоваться каждой минуте пути, каждый день после отплытия из Кальяо приносил ему что-то новое. Его мысли, как и мысли Бенгта, были поглощены книгами, но он думал не о книгах, написанных другими, а о книге, которую собирался написать сам. «Мне предстоит еще многое написать, и я боюсь, что мы достигнем суши, прежде чем я успею записать главное». Кроме того, много времени у Тура занимало сочинение статей для американской и скандинавской прессы; они передавались во время сеансов радиосвязи.
Плавание превосходило все его ожидания: «Кон-Тики» описывал дугу от Перу до островов Туамоту. Десятого июня плот достиг самой северной точки под 6°18’ южной широты, а 14 июня пересек меридиан под 110° западной долготы. В этот момент они находились на полпути к островам Туамоту и на той же долготе, что и остров Пасхи, но несколько севернее. Таким образом, они вошли в воды Полинезии.
На скорость также не приходилось жаловаться. «Кон-Тики» шел со средней скоростью 1,5–2 узла, как они и предполагали еще до начала путешествия.
С погодой им тоже поначалу везло, но затем, перед кровавой резней акул, «Кон-Тики» вошел в зону тропических дождей. Черные тучи поднимались над горизонтом, и на плот обрушивались шквалы сильного ветра с ливнем, а волны выбивались из монотонного ритма, к которому члены экипажа привыкли за время длительного пассата. Стало трудно держать правильный курс. Парус выворачивало, и команда тратила много сил, чтобы вернуть его в прежнее положение.
