— Я всегда подозревал в тебе эту порочную страсть, — сожалеющим, почти скорбным тоном сообщил кузен.
— И чем же она порочна?
Переспрашиваю и только потом понимаю: сначала следовало бы уточнить, что подразумевается под словом «страсть».
— Своим наличием.
Разочарованно приподнимаюсь на локтях, выглядывая из-за кошачьей спины:
— Почему?
Ксаррон, вернувшийся к уютному чёрному цвету в одежде, сидит на спинке кресла. Да, именно таким образом, чем вызывает весомые подозрения в применении магических средств для поддержания равновесия, поскольку невозможно положить ногу на ногу, скрестить руки на груди и чувствовать себя уверенно с одной лишь точкой опоры, хотя и обширной. Пятой точкой.
— Потому что несколько затруднительно животному и... Хотя она миленькая.
Ирм угрожающе мявкнула, чем вызвала у кузена широкую улыбку:
— Ещё и с норовом? Совсем замечательно! Где же ты её раздобыл? Не припомню, чтобы в Домах появлялись кошки с таким окрасом...
— Не узнаёшь?
Ксо сузил глаза:
— А должен?
Равнодушно зеваю:
— Как хочешь.
Не успеваю завершить новый вдох, как кузен уже оказывается на кровати, совсем рядом, причём Ирм удивлена не меньше меня, потому что перемещение происходит даже не мгновенно, а много быстрее.
Ксаррон, не давая выдохнуть, сдавливает моё горло, прижимая голову к подушке:
— Ты что наделал?!
— Я?
— Это ведь та девочка, верно? Та affie[11]?
— Угадал.
Он потрясённо отшатывается:
— Ты не должен был!
— Она всё сделал сама, поверь, нужно было всего лишь заставить Узлы сдвинуться с места.
— Всего лишь...
Ксо недоверчиво косится на большую кошку, а та, осознав, что угрозы от пришельца не возникнет, тянется к лицу кузена, шумно втягивает влажным носом воздух и довольно подставляет подбородок ласке пальцев. Причём отнюдь не моих.
Минуту спустя следует странное признание:
— Я начинаю бояться тебя, Джер.
— Только теперь?
Попытка пошутить проваливается. Ксаррон мрачнеет ещё больше, впрочем, не переставая почёсывать кошку за ухом.
— Ты понимаешь, что произошло?
— Ничего необычного. Она могла обернуться. Ведь так? У неё было всё для этого, кроме...
— Помощи.
— Ну да. И в чём трудность?
Длинный, протяжный вздох:
— Ты слишком быстро усвоил главное.
— Сначала меня ругали за тупость, теперь осуждают за быстроту соображения! Выберите уж что-то одно, ладно?
— Я не осуждаю. Я тревожусь.
— Есть разница?
Ксаррон ласково, но твёрдо отпихнул кошку в сторону:
— Есть. Если помнишь, я говорил: всё вокруг тебя состоит из плоти драконов.
— Я помню. И не забуду никогда.
— Так вот, Джер, нам нет выгоды вмешиваться в то, что не является нашим продолжением. Пробовали, и не раз, но успеха не добились. В изменении себя самих мы не знаем границ, но существа вне Гобелена также наделены способностью меняться. По своей воле, и всё же для них правила существуют тоже. Строгие правила. Считалось, что никто, кроме богов, не может действовать совершенно свободно... А что сейчас вижу я?
— Божий промысел?
Снова шучу и снова неудачно: изумрудные глаза сурово темнеют.
— Я вижу воплощение желания. Безумного, неосуществимого, нелепого, опасного и вместе с тем ставшего реальностью. Драконы владеют плотью мира, боги управляют волей населяющих его существ. Ты же... смешал всё воедино.
— Ксо, это было совсем нетрудно!
Брови кузена придвинулись друг к другу ещё плотнее, разрезая лоб острой складкой морщинки:
— Вот именно. Нетрудно.
— Ксо...
— И об этом скоро узнают. Хоть понимаешь, какие неприятности тебе грозят?
— Честно говоря, не задумывался. А разве грозят?
Ксаррон плавным движением стёк с кровати и снова уселся на кресло, только теперь задействовал не спинку, а подлокотник.
— Кое-кто будет сильно недоволен.
— Можешь назвать имена?
— Сам узнаешь, если понадобится. Они не станут скрываться.
— Но в чём причина для недовольства?
— Ты так и не понял?
Честно признаюсь:
— Нет.
Кузен печально качает головой, но снисходит до объяснений:
— Как тебе удалось провести Обращение?
— Да я и не проводил... Просто объяснил, как надлежит действовать.
— Объяснил, как менять Кружева, как двигать Узлы, да? — Речь кузена прерывается коротким ехидным хмыканьем. — Не верю. Она не смогла бы понять. Значит, всё происходило несколько иначе. Как?
Не вижу повода лукавить:
— Я показал ей Изнанку.
Гнетуще-молчаливая пауза заканчивается скорбным вопросом:
— И ты считаешь свои действия простыми?
— Да. Потому что...
— Джер!
Окрик Ксаррона заставляет меня зябко вздрогнуть.
— Мало того, что мы не имеем права рассказывать кому-либо о существовании Изнанки, это ещё и совершенно бессмысленно, потому что мы не можем никого брать туда с собой. Понимаешь? Не можем. Самое глубокое Единение не позволяет создать настолько крепкую связь.
Пожалуй. Переплетающиеся друг с другом сознания образуют узор, подобный кружевам инея. Одно неосторожное движение, и все старания рассыплются мерцающими крупинками. Ирм в самом деле не могла шагнуть в глубины мироздания. Но тогда...
— Э... Я не уверен, что брал её именно с собой.
— Как же она смогла увидеть?
— Через меня. В моём взгляде... — На язык просится простое и ужасающе точное сравнение: — Как в зеркале.
Повисла тишина, нарушаемая только причмокиванием кошачьего языка, приводящего в порядок и без того прекрасную шерстяную шубку.
— Хочешь сказать, ты нырнул, отразил Изнанку в себе и вернулся, чтобы...
— Я не возвращался. Я всё время и оставался на Изнанке.
Ксаррон на долгую минуту закрыл глаза.
— Ясно. Не рассказывай об этом больше никому, договорились?
