Я родился на Волге, в семье рыбака,От семьи той следа не осталось.Мать безумно любила меня, дурака,Но судьба мне ни к черту досталась.Я в родимой семье был работник плохой,Не хотел ни пахать, ни портняжить,И ушел я с веселой блатною братвой,Приучился по свету бродяжить…
Мы жалели Кузю и готовы были слетать в магазин и привезти ему пивка или чего-нибудь покрепче на опохмелку. Передвигаться самостоятельно ему было противопоказано, поскольку все знали, если он сам доковыляет до ближайшей точки, то обратно его обычно привозили – зимой на санках, а летом на тачке или на велосипедах. Кто-то из старших рассказывали, будто бы Кузьма Андреевич в прошлой, недосягаемой для нашего понимания жизни учился в духовной семинарии, но за свои непотребные частушки среди братии был изгнан и далее у него начался непростой путь на подмостках и на подносках.
Все сказанное о нем подтверждалось, когда к нам на улицу для разных треб прихожан приходил священник отец Даниил, служивший неподалеку в храме Михаила Архангела, где регентом служил наш Кузя. Данилу, когда мама приглашала к нам в дом, я почему-то боялся, поскольку мне казалось, что он видит всех насквозь и обязательно меня накажет. А наказывать было за что.
Кузьма Андреевич приглашал отца Даниила к себе, они садились за стол, хозяйка накрывала стол, причем Полина усаживала гостя рядом с фикусом, чтобы отец Даниил мог видеть передний угол, где на полочке, покрытой белой скатеркой, стояла икона Николая Чудотворца. Полина продолжала ходить в храм и петь на клиросе, и многие визиты отца Даниила на нашу улицу устраивались при ее участии. Помолившись, они принимались за трапезу. Полина за стол не садилась, стояла у двери; не так часто такой гость бывал в ее доме.
Отец Даниил с Кузьмой Андреевичем выпивали стопку-другую, и между ними начинались дискуссия о предназначении человека в этой жизни, о той роли, которую должен нести верующий человек в те места, где культурных людей раз-два и обчелся.
– Я давно хотел поговорить с тобой, отец Даниил. Честно признаюсь, гордыня не давала, – начинал Кузьма Андреевич. – Многое чего мне довелось испытать в жизни. И то хотелось попробовать, и другое. Мне доверяли. Вот ты мне, отец Даниил, доверял?
– Кому многое дано, с того и спрос особый, – кивал головой тот. – Выбрать правильную линию в жизни непросто.
– Вот и я о том же! – восклицал Кузьма Андреевич. – Виноват я перед вами, да и перед людьми стыдно. Я ведь не насовсем уходил из храма и не за деньгами, как многие думают.
– Решил у меня под боком водочки попить, – встревала в разговор Полина. – Вон и Кольку начал приучать.
– Я тебе слова не давал, – серчал Кузьма Андреевич. – Вот возьму и уйду. Завтра же!
– Отсюда из предместья две дороги: одна в места не столь отдаленные, другая в диспансер, – спокойным голосом сказала Полина. – Да и куда ты, Кузьма, от себя уйдешь?
– А ведь верно, куда? – подумав немного, сказал Кузьма Андреевич.
– Да, бывает так, что выбор без выбора, – раздумчиво сказал отец Даниил. – Надо выбирать что-то одно.
– Когда-то я у бабушки нашел Библию. Начал читать, и вычитал: все суета сует и томление духа. Мудрый умирает наравне с глупым. Это мне крепко запало, – уже тише ответил Кузьма Андреевич.
– Слова из уст глупого губят его же, – подумав немного, ответил отец Даниил. – Двоим лучше, чем одному. Когда один упадет, а другого нет, который бы поднял его.
– Отец Данила, нет человека на земле, который бы делал добро и не грешил бы. Я здесь, на этой улице, свое детство увидел. Только уже взрослыми глазами. Непонятно самому, но захотелось мне не суеты, а той жизни, которая бы меня поглощала целиком. Признаюсь, своих детей не завел, дома не построил, дерева не посадил. А вот в этих пацанах себя разглядел. Не того, который томится, а чего-то строит, созидает. И становится нужным людям.
– Ты их, – тут отец Данила показывал пальцем в открытое окно, где торчали наши головы, – развращаешь. Что, ты думаешь, они не видят твои прегрешения?
– Скажи, скажи ему, батюшка. А то он не знает удержу, – вновь встряла в разговор Полина. – Бывает, его ребята на санках еле живого привозят.
– Уважаемая, еще раз напоминаю, слóва вам никто не давал! – обрывал ее Кузьма Андреевич. – Я с ними общаюсь. Учу уму-разуму. И они меня кой-чему учат. Вот недавно иду, смотрю: навстречу по земле мне катит мяч. Я возьми и – что есть силы по нему. И вдруг мне почудилось, что я не по мячу, по налитому чугуном земному шару влупил. Больше месяца в гипсе провалялся.
– Все как в жизни, – задумчиво проговорил Даниил. – Про твою оплошность мне Полина рассказывала. Порою, бывает, замах делаем на что-то легкое. А на деле любая мелочь может оказаться трудным, неподъемным занятием.
– Но я перетерпел – ведь пацаны. Я сам таким был, – подхватил Кузьма Андреевич. – Я пошел дальше. Вот недавно, например, мы выиграли первенство района среди дворовых команд. Можем и мы, оказывается. А разговоров! И не только хороших. Многим не дают покоя талоны! Мол, я их чуть ли не все пропил! Обижать детей – последнее дело. Они же голодные! А на пустой желудок, сам знаешь, не поется и не играется.
– Ногами в жизни многого не добьешься, – подумав немного, заметил отец Даниил.
– О, о, о! Руками они уже многое чего могут! – воскликнул Кузьма Андреевич. – Будьте уверены! Время у них сейчас самое опасное. Могут и туда, где Макар телят не пас, а могут и в другую, правильную сторону пойти. Вот что молодому парню надо? Образование – государство дает, хорошее, плохое – не мне судить. А дальше? – Кузьма Андреевич махнул рукой. – От церкви они, к сожалению, отгорожены. Тут и наше государство постаралось, и мы сами общего языка с ними не находим. А вот простые вещи им понятны. Они уже и сейчас понимают или скоро поймут: деньги есть – Кузьма Андреевич, денег нет – дворовый пес.
– Не каждый и не сразу находит свой путь к Богу, – нахмурился отец Даниил. – Не сразу, но находят.
– Каждый зарабатывает себе на хлеб, как может, – уже не слушая своего собеседника, продолжил Кузьма Андреевич. – Один лезет с кайлом в шахту, другой выходит на большую дорогу, третья – на панель. Вы крестите, а я пою. Только не с клироса, а со сцены. Пою те слова, которые им понятны.
– Представляешь, кем бы стал Пушкин, если бы ему, младенцу, твои песни пела Арина Родионовна, – устало улыбался отец Даниил. – У тебя же, Кузьма, редкий слух. И на что ты его тратишь? Вспомни притчу о зарытом в землю таланте.
– Ты что, думаешь, я не помню! Я даже иногда эту притчу рассказываю.
