Книга Крестьянский бунт в эпоху Сталина - Линн Виола

Однако репрессии не положили конец сопротивлению как таковому и в долгосрочной перспективе были отнюдь не единственным механизмом контроля. Столкнувшись с суровой реальностью, государство стало отказываться от революционно-миссионерской деятельности в деревне и перешло к более прагматичным и циничным методам воздействия на крестьян — контролю над жизненно важными ресурсами, прежде всего над зерном. Поставленная цель — устранить противоречия между городом и деревней — отошла на второй план, после того как возобладали интересы государства и рассыпались в пыль последние идеалы 1917 г. Оплотом крестьянина оставались его домашнее хозяйство, скот, амбар, склад и вся личная собственность, необходимая для работы и жизни. Личное подсобное хозяйство и ограниченный колхозный рынок существовали параллельно с обобществленным хозяйством, обеспечивая минимальные потребительские нужды колхозников. Крестьяне стали частью системы, и в последующие годы государство постепенно распространило те немногие выгоды, которые могло гарантировать городу и на деревню. Советское сельское хозяйство стало смешанным: в нем начали сосуществовать личное и коллективное хозяйства. Все они находились под контролем государства, но обеспечивали выгоду и их владельцам.

В долгосрочной перспективе социальные последствия коллективизации и урбанизации оказались столь же действенными, сколь и жестокие репрессии. Постоянная миграция в города мужчин и молодежи привела к формированию семей, среди членов которых были как крестьяне, так и жители города, и к укреплению связей между городом и деревней — более сильному, чем когда-либо. Деревня все больше советизировалась благодаря образованию, прохождению крестьянами военной службы, налаживанию транспортной инфраструктуры и связи. По крайней мере, можно говорить о некотором сглаживании различий между городом и селом.

В итоге сталинский режим и система коллективных хозяйств одержали победу но их триумф не означал конца крестьянской культуры как народной культуры сопротивления. Крестьянство продолжало оказывать пассивное сопротивление и использовать другое оружие слабых и в условиях социалистической системы сельского хозяйства, ставшей ахиллесовой пятой советской экономики и постоянным напоминанием об иронии, которой оказалась отмечена «пролетарская революция» в крестьянской России. Как и община, колхоз оказался преградой для перемен; с одной стороны, он служил средством выживания крестьян, с другой — государственным механизмом контроля. Со временем он превратился в идеальный институт минимизации риска, какой всегда искали крестьяне. Социально-экономическое выравнивание, обеспечение необходимых средств к существованию и некоторая степень культурной независимости, демографической изоляции и феминизации деревни поддерживали и даже усиливали определенные аспекты крестьянской культуры и традиций{1172}. Постоянная нестабильность крестьянской жизни, ставшая уже традиционной, привязала крестьян к колхозу.

Крестьяне подстроили колхоз под свои потребности настолько, насколько это было возможно, и привыкли к нему в такой степени, что попытки расформирования колхозов в 1990 г. встретили их отпор. Их упорство было не столько следствием отсталости или «крепостнической ментальности»{1173}, как считают некоторые авторы, сколько простым отражением постоянства крестьянских нужд, ценностей и образа жизни. Кроме того, деколлективизация продемонстрировала сходство с предыдущими попытками модернизации и преобразования крестьянства. Она проводилась сверху, опиралась на некоторое применение силы (хотя и несопоставимое со сталинскими временами) и имела все основные черты, присущие культурным манипуляциям и империализму модернизации. Крестьяне отреагировали на деколлективизацию враждебно и со значительным скепсисом, поскольку они уже приспособили колхоз (по крайней мере частично) под свои нужды{1174}.

Коллективизация оказалась пирровой победой, которая была достигнута ценой огромных потерь и многих человеческих жизней. Во имя бога коммунизма, увлеченное картинами светлого будущего, советское государство предприняло попытку модернизации страны в ее сталинском варианте — раскрестьянивания, своего рода культурного геноцида, направленного против деревни, несмотря на ярко выраженный аграрный тип экономики страны и неприятие обществом этого коммунистического эксперимента. Еще долгие годы после коллективизации крестьянство в некотором смысле продолжало существовать, ведя необъявленную войну, в которой главным оружием были формы повседневного сопротивления колхозу. Столкнувшись с культурным расколом, революция провалилась в той самой деревне, которую намеревалась преобразовать, и в итоге приняла форму репрессивного и кровавого сталинского режима. Это служит еще одним напоминанием о том, что Октябрьская революция и сталинская промышленная и военная инфраструктура СССР с самого начала стояли на крестьянском фундаменте, не способном стать опорой пролетарской революции и поддерживать статус великой державы на протяжении XX в. Крестьянство проиграло битву против колхозов, но выжило как культурная общность, несмотря на советский порядок (или, возможно, благодаря ему). Крестьянский бунт против коллективизации стал важной главой истории, повествующей о крестьянской политике, революции, сталинском государстве. Она напоминает нам об отваге, чести и силе духа людей, которые боролись против намного превосходящих сил противника в попытке защитить и сохранить хотя бы некоторую степень автономии в условиях репрессивного сталинского режима.