Марыся наморщила лоб, нараспев заговорила:
— Пятый Латеранский собор... Это, по-моему, было в 1512 году. Святые отцы поминают обычно его в связи с тем, что на нем был положен конец дискуссиям о «двух истинах». А «две истины»... «две истины»... — Марыся какое-то время подумала, затем махнула рукой. — Помню, что на соборе святые отцы провозгласили, что «Истина истине не противоречит», а вот о каких истинах шла речь и почему прежде они должны были противоречить друг другу, не могу припомнить.
— Начало спору о «двух истинах» было положено как раз во времена Аристотеля. Смысл его в следующем: между истинами философии, которая является рациональным познанием, и религиозными истинами, которые суть догмы, вполне возможно противоречие. Получив дальнейшее развитие, позже эта теория звучала так: истинное с точки зрения философии может оказаться ложным с точки зрения религии, и наоборот. А чтобы подобное суждение не противоречило законам логики, теория «двух истин» в конечном счете стала выглядеть таким образом: философия имеет дело с естественным порядком вещей и как наука пользуется естественным разумом, который может быть нарушен в результате божественного вмешательства, религия же занимается сверхъестественными, иррациональными вещами и опирается не на науку, а на божественное откровение...
— Пан Анджей, Аристотеля и его теорию вы вспомнили в связи с уходом своего дяди к королю Карлу, — перебила Войнаровского Марыся. — Пока этой связи я не замечаю.
— Сейчас все станет ясно. Если Аристотель допускает существование «двух истин» в отношении вещей, почему нельзя допустить того же в отношении человека? Я, например, допустил это и смог объяснить многое из непонятного мне прежде. Существует проблема — необходимость выбора Украиной союзницы среди Речи Посполитой и Московии — и два подхода к ней: истина гетмана Мазепы и истина царя Петра с гетманом Скоропадским. Каждая из этих истин, взятая сама по себе, верна, но применительно к Украине одна из них истиной уже не является.
— Пан Анджей, ваше имя может войти в философию наравне с именем Аристотеля, — не смогла удержаться от насмешки Марыся.
— Ценю ваш юмор, пани княгиня, и, отвечая в том же духе, признаюсь, что лавры Цезаря прельщают меня больше, нежели тога Аристотеля. А если говорить серьезно, философия для того и существует, чтобы в затруднительных случаях находить в ней ответы на свои вопросы. Это я и пытаюсь сейчас сделать. Какова причина убеждения дяди в том, что выбор Украины между Польшей и Московией должен быть в пользу первой? В глубине его знаний, что позволяет жить не только сегодняшним днем, но и заглядывать в завтрашний.
— В завтрашний день заглядывает или, по крайней мере, стремится заглянуть каждый человек, в том числе противник вашего дяди гетман Скоропадский. Как понимаете, — потупила глазки Марыся, — в силу известных вам причин я знакома с ним лучше, чем с вашим дядей, и смею вас уверить, что это далеко неглупый человек, который тоже заботится о судьбе Украины. Тем не менее в этом вопросе он придерживается совершенно противоположного мнения, нежели пан Мазепа.
— И каждый из них прав со своей точки зрения, — заявил Войнаровский. — Именно со своей, чисто личностной, ибо с точки зрения судьбы Украины истина может быть только одна, и она на стороне гетмана Мазепы, а не Скоропадского. Почему? Я выскажу сейчас парадоксальную на первый взгляд мысль, однако это именно так — потому что Мазепа в отношении Украины и царь Петр в отношении Московии мыслят одними историческими категориями, а поскольку эти категории применительно к Украине и Московии имеют совершенно иное содержание, Мазепа и царь Петр не могут быть союзниками. Решив смотреть на судьбу Украины глазами царя Петра, гетман Скоропадский принял его истину, истину Московии, что и развело их с моим дядей в разные стороны.
— Пан Анджей, вы лучше и понятней растолковали мне Аристотелеву теорию о «двух истинах», нежели свою. То, что Иван Скоропадский стал врагом Ивана Мазепы оттого, что сохранил верность России, мне ясно без ваших объяснений, но почему пан Мазепа и царь Петр, мыслящие, по-вашему, одними историческими категориями, превратились в недругов, мне совершенно непонятно.
— Растолкую подробнее. В числе трех наиболее одаренных талантами шляхтичей, которых король Речи Посполитой ежегодно отправлял за казенный кошт на трехлетнюю учебу за границу, Иван Мазепа объездил почти всю Европу и многое там увидел. Его вывод — чтобы обрести достойное будущее, Украина должна стать частью Европы, а не осколком бывшей Киевской Руси, до сей поры терзаемым татарскими набегами и раздираемым на лоскутья зарящимися на ее земли соседями. А эта цель может быть достигнута лишь в результате теснейшего союза со своей западной славянской соседкой Польшей, с которой Украина за последние четыре с половиной столетия была связана больше, чем с кем-либо из других своих соседок. Вы согласны признать взгляды Ивана Мазепы на необходимость союза Украины с Речью Посполитой соответствующими исторической истине?
— Да.
— Теперь о царе Петре. Как и Мазепа, он побывал в Европе, немало там повидал полезного и как умный дальновидный человек пришел к тому же заключению, что Иван Мазепа в отношении Украины — чтобы Московии выбраться из своего медвежьего угла и превратиться в европейскую державу, ей необходимо довершить начатое царем Иоанном Грозным дело — силой пробиться в Европу, где ее никто не ждет и ее появление для многих нежелательно. Для этого Московии крайне нужен союз с Гетманщиной, которая могла бы прикрыть ее с юга от татар и прислать свои казачьи полки для войны в Лифляндии, где царь Петр прорывается к Балтике. Разве не отвечают взгляды царя на необходимость союза Московии с Гетманщиной истинным интересам Москвы, иначе, не являются для нее истиной?
— Являются.
— Перед вами две истины, пани княгиня, — одна гетмана Мазепы и другая царя Петра. А какая из них представляет истину для самой Украины? Образовав единую державу с Речью Посполитой, Украина делает шаг на Запад, к просвещенной Европе, в будущее, куда стремится и царь Петр. Войдя в состав полутатарской Московии, Украина делает шаг к дремучей восточной азиатчине, в прошлое, к невежеству и отсталости, от которых спасает Московию царь Петр. Какой смысл Украине вначале убегать от Европы к России, чтобы затем уже вместе с ней рваться в Европу? Не преступно ли платить украинской кровью за желание Московии пробиться к Балтике, если союз с Польшей позволяет Украине обрести выход к той же Балтике без крови? Так какая из двух истин — царя Петра или гетмана Мазепы — является истиной для Украины?[76].
— Относительно ответа двух мнений быть не может... особенно у меня, польки, — улыбнулась Марыся. — Но если все так просто, отчего истина пана Мазепы не стала истиной для десятков тысяч его казаков и сотен старшин, для которых счастье и благополучие Украины не менее желанны и дороги, чем для пана Мазепы?
— По той же причине, отчего истина царя Петра, вытягивающего Московию из азиатчины в Европу, не стала истиной для его бояр, стрельцов, крестьян, почему он, желая блага своей державе, вынужден для его достижения рубить головы, вешать, пороть до смерти подданных, для лучшей жизни которых он затеял свои нововведения. Потому что некоторые люди смотрят в завтрашний день, а другие не желают ничего видеть дальше собственного носа, живя по принципу «под лежащий камень вода не течет». Минул день — и слава Богу, зачем что-то делать, если сегодня можно обойтись без него, к чему затевать нечто новое, если оно требует труда и хлопот уже сегодня, а отдачу даст в будущем? Разве таким людям по пути с истиной гетмана Мазепы, равно как в Московии с истиной царя Петра?
