Rare skin disease usually connected to religious hysteria. Worning Syndrome begins as depressed lines or bands of thin reddened skin, which later become white, smooth, shiny, and depressed, occurring in response to changes in weight or muscle mass and skin tension.[114]
Ему очень не хватало сейчас очков для чтения, но он увеличил подсветку экрана и читал дальше: первый известный случай в Южной Америке в 1942 году. Потом несколько случаев в США… а вот и Королевская больница. Торкильд Ворнинг, телеграфист. Странно, обычно синдромы называются по имени первого пациента, у которого их обнаружили. Или по имени врача, который впервые их описал. Сердце Нильса пропустило удар. Он перечитал следующие несколько предложений дважды: смертелен в большинстве случаев — affecting the organ system.[115]Но только не в случае Торкильда Ворнинга: он выжил.
24 декабря, четверг, 23.15
Старшая медсестра оправила халат и холодно посмотрела на Нильса.
— Почему нет? Я знаю имя, Торкильд Ворнинг. Он давно уже умер.
— Потому что каждый человек защищен законом.
Нильс послал ей самый настойчивый свой взгляд, и медсестра на мгновение заколебалась.
— Ну а если вы пойдете вместе со мной? Или, может быть, нам удастся уговорить врача спуститься туда и найти нужную папку, — Нильс сменил тактику и повысил голос: — Послушайте: мне необходимо спуститься в архив. Это дело крайней важности.
— Это же не я устанавливаю правила, — ответила она. — Медсестра может войти в архив только если ее послал врач, которому нужна определенная история болезни, — и то это бывает очень редко. И потом, сейчас ночь — рождественская ночь! Там закрыто.
Нильс вздохнул, признавая, что давить на нее бесполезно. Ясно, что так ничего не выйдет. Да он и сам хорош, нечего сказать — решил, что архив в подвале Королевской больницы, где хранятся истории болезней всех пациентов, открыт первому встречному, заходи, кто хочет. Забыл о том, что болезни, их лечение и причины смерти — это, пожалуй, самая оберегаемая личная информация. Нильс попытался представить, что сказал бы Каспер, если бы случайный прохожий зашел в участок и потребовал предоставить ему доступ к архиву.
— И вы не можете раздобыть ключ?
— Господин Бентцон. Вы не понимаете. Только два-три человека из многих тысяч работающих в больнице имеют доступ к архиву. Это вотчина Бьярне.
— Бьярне?
— Нашего архивариуса. Все пациенты, которые лежали здесь за последние семьдесят лет, регистрируются в архиве. Каждый анализ крови, который тут сделан, каждая крошечная таблетка, которую проглотил пациент, отмечаются в замысловатой системе, которая понятна всего нескольким людям.
— И Бьярне — один из этих нескольких?
— Он-то даже во сне там сориентируется.
— Для этого нужен какой-то пароль? Это же наверняка компьютерная база данных?
— Только после 2000 года.
— Что после 2000 года? — Нильс сам слышал, как нетерпеливо звучит его голос.
— Мы ведем истории болезни в электронном виде только начиная с 2000 года. Все остальное — это старый добрый бумажный архив с папками.
— Он же должен занимать кучу места?
— Пятнадцать километров. Больше, чем пятнадцать километров. Но кажется, перекачивать это все в компьютеры было бы слишком дорого. Говорят, что на это может уйти лет десять. Так что архив состоит из металлических шкафов, полок, систем ящичков, регистрационных книг, картотек и историй болезни. Это целый мир, хранящий тайны обо всем и обо всех. Астрид Линдгрен здесь рожала в свое время, в обстановке строжайшей тайны, и в архиве наверняка хранится какая-то информация об этом.
Он взглянул на нее и увидел в ее глазах внезапно проснувшееся волнение.
— Так что нет, к сожалению, — сказала она, пожимая плечами. — Я могу еще чем-нибудь вам помочь?
— Нет, спасибо. Можно я пока подержу книгу у себя?
— Конечно.
Она исчезла, оставив его одного в этой белой палате. Он открыл книгу, посмотрел на фотографию спины Торкильда Ворнинга и снова ощутил, как у него сосет под ложечкой. Тридцать шесть. В тексте рядом с фотографией не было никакой информации о Ворнинге. Нильс листал дальше, пробегая глазами страницы в надежде наткнуться на что-то, что может ему помочь. В книге много рассказывалось об ожогах и приводились не самые приятные фотографии, например, детей из французской школы на Фредериксберг Алле, в которую в 1945 году по ошибке попала бомба Королевских военно-воздушных сил Великобритании. В пожаре погибли сто четыре человека, восемьдесят шесть из них — дети, многие раненые получили ужасные ожоги.
Кроме того, здесь были статьи о множестве кожных болезней. И наконец — в главе «Редкие кожные заболевания» — появлялся синдром Ворнинга.
Нильс почувствовал, что не может больше, его тело не хотело продолжать. Перед тем как провалиться в сон, он успел спрятать книгу под подушкой.
— Ворнинг, — пробормотал он. — Ворнинга выписали. Он выжил.
Выжил.
10
24 декабря, четверг, 23.22
Ханна не могла понять, приснилось ли ей это или произошло наяву. Она открыла глаза. По крайней мере, она точно только что спала. Ханна взглянула на свое тело, на руку, которая цепко сжимала листок бумаги, на котором были записаны оставленные Агнес имена и сайты, на которые Ханна должна зайти, как только ей станет лучше. Ютьюб: доктор Брюс Грейсон выступает в ООН. И еще ролик с ютьюб: доктор Сэм Парниа выступает на канале MSNBC.
Так что это правда. Изучением околосмертных переживаний занимаются теперь во всем мире. И Ханна видела доказательство того, что сознание может существовать вне тела — ее саму оно убедило.
Единственное, что она сейчас знала наверняка — ей нужно вернуться обратно, туда, где сознание существует отдельно от тела. Туда, где она может встретить Йоханнеса. Мысли бились о толстую скорлупу, которая в течение всех этих лет удерживала внутри ее слишком любящий проблемы ум. Тот самый ум, который сделал ее чужой для собственной семьи, для друзей, для жизни, наконец, и который впервые почувствовал себя как дома только в Институте Нильса Бора. За этим последовало несколько хороших лет, особенно до встречи с Густавом. Им не стоило заводить ребенка, у них обоих был слишком явно выражен один и тот же недостаток. Именно недостаток — она не сомневалась, что слишком высоко развитый интеллект является недостатком. Ей ничего не стоило покинуть мир обыденности.
