моих. Конечно, я понимаю, я должна подумать, что еще нет у меня никакой причины предаваться отчаянию. Но я такое трусливое, робкое создание!
Слава богу, дядюшке моему гораздо лучше, чем было вчера; он решил ехать прямой дорогой в Уэльс. Надеюсь, что по пути заглянем мы в Глостер; эта надежда доставляет отраду бедному моему сердцу; снова заключу я в объятия мою горячо любимую Уиллис и все свои печали поведаю дружескому ее сердцу. О боже! Неужто такое счастье ждет печальную и одинокую
Лидию Мелфорд.
4 октября
Сэру Уоткину Филипсу, баронету, Оксфорд, колледж Иисуса
Любезный Уоткин!
Вчера произошло маленькое событие, которое, как полагаю я, покажется вам весьма удивительным. Вместе с Лидди я стоял у окна гостиницы, как вдруг мимо проехал верхом кто бы вы думали? – Уилсон! Ошибиться я не мог, потому что смотрел ему прямо в лицо, когда он подъезжал; по смущению моей сестры понял я, что и она его узнала. Я был и удивлен и взбешен его появлением, которое мог принять только за оскорбление, если не за нечто худшее. Я выбежал за ворота и, увидав, как он завернул за угол, послал своего слугу проследить за ним, но слуга опоздал и вернулся ни с чем. Однако он сказал, что в том конце города есть гостиница под вывеской «Красный лев», где, по мнению его, и остановился приезжий, но что более он ни о чем не спрашивал, ибо не получил от меня распоряжений.
Я немедленно послал его туда разузнать о постояльцах, и он вернулся с докладом, что недавно прибыл в гостиницу некий Уилсон. Получив эту весть, я поручил ему отнести записку, адресованную сему джентльмену, с требованием захватить с собой ящик с пистолетами и через полчаса явиться в поле за городом для встречи со мной, чтобы покончить дело, которое осталось нерешенным при последнем нашем свидании. Письмо свое я не почел нужным подписать. Слуга уверял меня, что оно передано Уилсону в собственные руки и что тот, прочитав его, изъявил согласие ждать джентльмена в назначенный час и в указанном месте.
М’Алпин – старый солдат, и как был он в это время, по счастью, трезв, то я доверил ему свою тайну. Я приказал ему не отлучаться и, отдав письмо, которое он должен был передать дядюшке в случае несчастья со мной, отправился к месту встречи – огороженному полю близ большой дороги. Там я уже застал своего противника в темном плаще для верховой езды и в надвинутой на глаза шляпе, обшитой галуном. Но каково же было мое удивление, когда он сбросил плащ и предо мной предстал человек, которого я отроду не видывал!
Один пистолет был заткнут у него за кожаный пояс, а другой, заряженный, он держал в руке и, приблизившись ко мне на несколько шагов, громко спросил, готов ли я. На это я отвечал: «Нет», – и предложил ему вступить в переговоры, после чего он направил пистолет дулом в землю, потом заткнул его за пояс и пошел мне навстречу.
Когда я стал уверять его, что он не тот, кого я ждал увидеть, он отвечал, что это возможно: он получил записку, адресованную мистеру Уилсону, с предложением явиться сюда, а так как никого другого, носящего это имя, в гостинице не было, то он, натурально, заключил, что письмо писано ему, а не кому-либо иному. Тогда я рассказал ему, что был оскорблен человеком, назвавшимся этим именем, и не более часа тому назад видел, как тот проехал верхом по улице; узнав же о некоем мистере Уилсоне, остановившемся в гостинице «Красный лев», я не сомневался, что это и есть тот самый человек, и, пребывая в такой уверенности, написал свою записку. Выразил я также удивление, почему он, не зная ни меня, ни забот моих, согласился на такую встречу, не потребовав сначала объяснения.
Он отвечал, что в этих краях нет ни одного его однофамильца, а после девяти часов, когда он сам остановился в «Красном льве», не заезжал туда ни один всадник; что, удостоившись чести служить его величеству, он почитал недостойным себя отклонять такого рода приглашения, от кого бы они ни исходили, а если и была надобность в каком-нибудь объяснении, то требовать его надлежало не ему, но джентльмену, приславшему вызов.
Сколь ни был я раздосадован этим приключением, однако же не мог не восхищаться хладнокровием офицера, чье открытое лицо сразу расположило меня к нему. Было ему лет за сорок; короткие черные его волосы завивались около ушей, одежда отличалась простотой. Когда я принес извинения за причиненное ему беспокойство, он принял их весьма благодушно. Сказал, что живет милях в десяти отсюда, на маленькой ферме, где он предоставит мне все удобства, если я пожелаю погостить у него несколько недель и вместе с ним позабавиться охотой; в таком случае, может быть, удастся нам разыскать человека, меня оскорбившего.
Я искренно благодарил его за любезное предложение, которое, как объяснил я ему, не имею возможности принять, ибо путешествую с родственниками. Так мы и расстались, обменявшись добрыми пожеланиями и засвидетельствовав друг другу свое уважение.
Теперь скажите, любезный баронет, как мне понять это странное приключение? Полагать ли, что виденный мною всадник действительно человек во плоти, либо тень, рассеявшаяся в воздухе? Или мне должно подозревать, что Лидди известно об этом деле более, нежели хочет она признать? Если бы почитал я ее способной к тайным сношениям с таким человеком, я тотчас отказался бы от нежной привязанности к ней и позабыл бы о том, что она связана со мною кровными узами. Но может ли быть, чтобы тайное общение поддерживала девушка столь простодушная и неопытная, которая лишена возможности укрыться от многих глаз, надзирающих за нею, и ежедневно переезжает с места на место? К тому же она дала торжественное обещание… Нет, не могу я почитать ее столь недостойной, столь равнодушной к чести семьи!
Более всего встревожен я тем, что события эти смутили ее душу. Судя по некоторым признакам, я заключаю, что негодяй все еще имеет власть над ее сердцем. Без сомнения, у меня есть право называть его негодяем и считать намерения его бесчестными, и не моя будет вина, если не придется ему когда-нибудь раскаяться в своей наглости! Признаюсь, я не могу думать и тем более писать об этом, сохраняя спокойствие и не теряя терпения. Поэтому я обрываю это письмо, известив вас только о том, что к концу месяца мы надеемся быть в
