за что на свете!
Ирина Ивановна с Матрёной меж тем всерьёз взялись за их обучение. Матрёна растолковывала, что и где берут, где что продаётся, какие есть магазины и лавки, по каким улицам Гатчино можно ходить, а куда соваться не следует; Ирина Ивановна объясняла основы старой грамматики, учила молитвы (особенно с Юлькой, Игорь, как оказалось, и так знал почти все основные).
Днём, пока шли занятия в корпусе (впрочем, подходившие к концу – близились годовые контрольные и экзамены, или «испытания», как говорили тут), Юлька и Игорь предоставлены были попечению Матрёны. Матрёна, с одной стороны, и впрямь знала всё про Гатчино, чего не знали наверняка и в полицейском управлении, а с другой – не имела привычки болтать. Вдобавок она ничему не удивлялась и не задавала лишних вопросов.
Подполковник Константин Сергеевич Аристов и в самом деле очень быстро добыл ребятам необходимые бумаги – выписки из метрических книг, согласно которым были Игорь с Юлькой родом из никому не ведомого города Зарасайска, затерянного где-то меж Волгой и Уралом, родителей лишились в раннем возрасте, а теперь скончалась и их опекунша; Ирина Ивановна Шульц по этим документам выходила им четвероюродной тёткой.
Юлька просто поражалась, насколько всё это казалось просто и даже наивно. Выписки, невесть кем сделанные, каким-то мелким чиновником заверенные, с мутноватой печатью – а тут это настоящий, полноценный документ!
– Ай да Константин Сергеевич, – одобряла меж тем Ирина Ивановна. – И пожар не забыл вписать, уничтоживший все оригинальные метрики!.. Конечно, если расследовать всё это по-настоящему, докопаются, но пока станут запросы слать да ответов дожидаться – до Второго пришествия провозятся.
– Так что ж нам, учиться теперь, что ли? – несколько уныло осведомился Игорёк. – Я-то, как писать по-старому, немного знаю… а вот Юлька совсем нет!
– А вот и нет! – возмутилась Юлька. – Ирина Ивановна очень хорошо учит!
И впрямь, выучив несложный мнемонический стишок про бедного и бледного беса, Юлька уже лихо расставляла яти на положенные им места.
Петя Ниткин, уходя, оставил в передней на видном месте аккуратно свернутые и перевязанные бумажные деньги, стопку серебряных монет с запиской: «У меня и так всё есть, а вам нужно!» – и наотрез отказался брать что-то обратно.
В Гатчино Юлька прежде была только один раз, и ничего интересного, с её точки зрения, там не оказалось. Дворец занимал какой-то институт, парк был совсем диким и заросшим. На улицах тянулись обычные пятиэтажки, правда, в центре тогда сохранялось немало старых домов, но выглядели они так себе – обветшавшие, неухоженные, большей частью превращённые в такие же коммуналки, где жили и они с мамой. Это же Гатчино, с окончанием на «о», не на «а», оставляло совсем иное впечатление. Центральные улицы асфальтированы, дома нарядные, свежеокрашенные, деревянное кружево наличников новенькое, и строгие дворники в серых фартуках подметают тротуары. Кое-какие дома Юлька даже узнала. Правда, выглядели они сейчас куда лучше.
Разумеется, на окраинах всё обстояло совсем не так красиво, но и тамошние домики, небольшие, скромные, содержались в порядке.
Всё было непривычно – обилие едальных заведений, зазывалы перед лавками, казавшиеся Юльке смешными вывески навроде «Новѣйшіе граммофоны. Гарфункель и сыновья». Зато мороженое тут оказалось превосходным, а разнообразие просто поражало. У Юльки, привыкшей к ассортименту вроде «стаканчик сливочный, 19 коп.» да «крем-брюле, 15 коп.», ну и, если очень повезёт, батончик в шоколаде с орехами аж за 28 копеек, просто глаза разбегались от разнообразия ванильных, фисташковых, ореховых, мятных, лимонных, апельсиновых, ананасовых и прочих сортов. И было оно куда нежнее, воздушнее привычного.
А вот рынок почти не изменился. И бабки-торговки почти не изменились тоже.
Сперва Ирина Ивановна их не отпускала одних – поручила Матрёне надзор. Матрёна подошла к делу со свойственной ей основательностью (почему, собственно, Юлька и оказалась на рынке) и горячо одобрила, когда Юлька вызвалась ей помочь на кухне.
– А вы, барышня, и не белоручка совсем! – хвалила Матрёна, видя, как Юлька ловко орудует большой сечкой, шинкуя капусту в деревянной миске.
– У мамы дома такая же была, – не задумываясь, ответила Юлька чистую правду.
У Матрёны вдруг жалостливо изломились брови, она осторожно погладила Юльку по голове.
– Эх, бедная барышня… Каково-то остаться без родимой матушки в такие-то годы… моя вот родительница, слава Богу, жива и в добром здравии. Как домой ни приеду с гостинцами, так непременно за хворостину хватается, всё-то у неё я недостаточно хороша, – Матрёна улыбнулась.
Юлька невольно прыснула, представив себе суровую Матрёну, умевшую построить даже свою хозяйку, убегающей от ещё более суровой матери.
– Вот верно, не грусти, – истолковала всё по-своему Матрёна. – У Господа все живы, а уж Ирина Ивановна о вас с братцем позаботится. Она у меня такая, уж коль за что возьмётся – непременно своего добьётся. И Костянтин Сергеич… очень хороший он барин, очень! Только нерешителен уж слишком. С япошками не тушевался, а тут… Ходит всё кругом да около да вздыхает. Вот уж коль и по осени ничего сделает – вот те крест, сама его ухватом погоню!
– Куда же?! – испугалась Юлька. – Ухватом?!
– А чем же ещё? Сколько ж барышне моей Ирине Ивановне голову-то крутить можно?! Давно уж сватов засылать пора, честным пирком да за свадебку! – разошлась Матрёна. – Матрёша не досмотрит – так ничего тут и не получится! – закончила она торжественно. – Ну, справилась, милая? Давай, вали сюда, славный пирог будет. Капуста-то, эвон, всю зиму у купца Картаполова лежала, а словно вчера срезана. Всегда только у него беру, лучший товар!..
Игорёк тоже не терял времени даром – штудировал гимназические учебники, изучал схемы Петербурга, и Юлька сильно подозревала, что планирует он сейчас свой «индивидуальный террор». От этих мыслей становилось жутко, холодела спина, и Юлька со всех ног бежала помогать Матрёне – на кухне работы всегда хватало.
С Петей и Фёдором видеться удавалось редко – май истаивал, у кадет начались годовые испытания.
Но прежде чем испытания эти вошли в полную силу, Фёдор с Петей примчались вечером к Ирине Ивановне.
…После появления Юльки и Игорька Феде Солонову едва удавалось удерживаться на хороших оценках. В голове постоянно вертелись те самые слова Игоря насчёт террора, и от этих мыслей делалось нехорошо. Однако он был прав, этот мальчишка из будущего, холодного и жестокого. И Фёдору ничего не оставалось, как вплотную взяться за Веру.
За прошедшее со времени ареста Йоськи Бешеного и Валериана Корабельникова время верхушка партии, пребывавшая в столице, по словам сестры, несколько опомнилась, пришла в себя. Первый шок и страх прошли, расползшиеся кто куда активисты вновь пробирались обратно
