Игорь… мне так жаль. Так жаль. По моим щекам текут горячие, нескончаемые слезы. Пелена медленно застилает мне глаза. Сквозь туманное облако я с трудом могу видеть "раненого" Игоря, раненого в душу. Мне так больно за него. Больно осознавать, что Андрея больше нет. Хоть мы и не были близки, но… черт возьми, я совсем недавно говорила с ним по телефону! Просила о помощи, а значит доверяла! Он вопреки всему незаметно поселился в моем сердце, как ни странно, для него тоже нашелся там уголок.
Есть человек — а вот его нет. Мой разум категорически отказывается это принимать. Как? Ну как так?
Путь в морг оба преодолеваем в каком-то сильнейшем потрясении. В беспамятстве и в безмолвии. Честно говоря, даже не помню, как я запрыгнула к Игорю на заднее сиденье. И всю дорогу он просто тупо смотрел вперед. Поэтому я не уверена, знал ли он, осознавал ли, что в машине он не один…
В морг приехала моя мама. Она, кажется, крепко схватила меня в объятия, но я почему-то этого не чувствую… Это не те объятия, которые мне нужны. Мне нужен ОН. ЕГО РУКИ. Больше ничего. Я так хочу помочь ему, побыть его подушкой для горьких слез, но он даже не смотрит в мою сторону, будто меня нет вовсе. Он сидит на полу в коридоре, уткнувшись в свои ладони. Прячет лицо от беспощадной реальности? Или плачет, надеясь, что ладони облегчат боль? Говорят, ладони способны к исцелению. Но разве свои? Разве для этого не нужен другой человек? Я хочу быть этим человеком. Я.
— Милая, ты вся дрожишь, — говорит мама. — Где твоя куртка? У входа осталась?
— Нет, — чуть слышно произношу я, впервые с тех пор, как узнала о смерти Андрея.
— Тогда где? Скажи, я принесу.
— Она…
— Что, милая? — ласковый голос мамы почему-то меня раздражает.
Вспоминаю, что оставила куртку в машине, в машине Михаила, и шепчу:
— Ее нет.
— Как нет? — недоумевает она. — Ладно, вот возьми мою.
Она накидывает на мои плечи свой пуховик. Однако он не задерживается на мне дольше трех секунд, потому что, пользуясь моментом, я срываюсь к Игорю. До этого меня держала мама, не пускала меня к нему, говорила, что ему нужно побыть одному. Что за чушь? Ему нужна я. Я.
Опускаюсь на корточки, дотрагиваюсь до его руки.
— Игорь, посмотри на меня, — жалобно молю я. — Мне так жаль, — шепчу я, глотая слезы.
— Ты, — выдыхает он, спустив руки. Красные, опухшие, безжизненные глаза смотрят на меня. Ох, Игорь.
— Да, это я, — говорю тихо.
— Ты… — повторяет он с какой-то непонятной мне искрой в глазах. — Это ты, ты во всем виновата.
Внезапные слова звучат как удар под дых. На какое-то время я перестаю дышать.
— Что?
— Убирайся. Убирайся! — кричит Игорь.
А я не могу до конца осознать, что… что он такое говорит?
— Игорь, я не понимаю. — Я медленно встаю и пораженно смотрю на него.
— Чего ты не поняла?! — вскакивает он на ноги и размахивает руками. — Это из-за тебя всё случилось. Посмотри на себя. Алекс, что с тобой стало? Снова пьяна. Ты еле на ногах держишься. Ко всему прочему звонишь Андрею, почему ты мне не позвонила?!
Выслушивать все эти слова от Игоря — значит медленно умирать. Это сейчас и происходит у меня внутри. Каждая клеточка, как догорающая свеча, гаснет одна за другой.
— Игорь, я не могла до тебя дозвониться, — оправдываюсь я, кусая соленые губы. Может, он забыл телефон дома?
— Я не хочу тебя видеть, уходи, — уже спокойно говорит он и отворачивается от меня.
Медленно пячусь назад, пока кто-то не хватает меня сзади и не говорит ласковым маминым голосом:
— Дорогая, ему нужно время. Он сейчас не в себе. Ты должна это понимать…
Что она говорит дальше, я практически не слышу. В ступоре смотрю на её шевелящиеся красные губы. Она успокаивает меня, гладит по голове, заглядывает в мои пустые глаза. Но мне это не нужно.
Он винит меня. Игорь во всем обвиняет меня. А я… я виновата? Если бы Андрей не поехал за мной, был бы сейчас жив, верно?.. Голова кружится от множества царапающих меня изнутри вопросов, на которые сама я не в состоянии ответить.
— Мам, я виновата, да? — судорожно вцепившись в ее руку, спрашиваю я.
— Нет, конечно, ты не виновата, — теплая, слабая улыбка.
— Тогда почему он так сказал?
— Потому что ему сейчас больно, — мягко объясняет мама, словно маленькой девочке. — Он не хочет ни с кем разговаривать. Игорь ни в коем случае не винит тебя, дорогая.
— Мама, я не глухая, тебе ясно?! Я сама слышала, как он это сказал.
Отмахиваюсь от её рук, намеревающихся в очередной раз приласкать меня, и в сопровождении безжизненной тени, нависшей надо мной, ухожу прочь.
Выбегаю на улицу. Долгое время стою, терзая себя тридцатиградусным морозом и роняя слезы. Горячие капли прожигают тонкий слой снега и оставляют дыры. До самого черного асфальта. Судорожно втягиваю ртом холодный воздух и отмираю, бреду по снегу, не разбирая дороги.
Кровь на руках…
Что это значит?
А значит это, сердце в муках,
Дрожа, в твоей пульсирует ладони;
Алые роняет капли на асфальт.
Глава 32. В аду.
31 декабря 2019.
Вторник.
Как считаете, нормально — провести новогодние праздники, лежа в собственной кровати с температурой под сорок? Если вспомнить, чем обернулся для меня прошлый праздник, то пусть лучше так, в лихорадочном бреду. Чтобы забыть душераздирающий ад, случившийся со мной — со всеми — в ту злополучную ночь. Чтобы ничего не чувствовать. Чтобы не болело внутри. Чтобы не горело…
Я сильно заболела после бесцельной прогулки в ту ночь, и уже неделю как валяюсь в постели. Попытки мамы уговорить меня поехать в больницу заканчиваются истеричным взрывом и подушкой, летящей в дверь. И как я умудрялась делать это, находясь в полном бессилии? Не понимаю.
Сегодня мне полегчало, но от этого не легче. Воспоминания как по цепочке возвращаются ко мне и заставляют вновь и вновь прокручивать события недельной давности. Они больно ударяют в сердце, с каждым разом всё с большей силой.
Вечер. В дверях появляется мама. Молча садится на диван, потом очень осторожно дотрагивается до моего плеча, боясь вызвать очередной приступ истерии.
— Алекс, милая, как ты себя чувствуешь?
— Не знаю, — честно отвечаю я.
Внутри пустота какая-то. Затишье перед бурей?
— У тебя появляется румянец на щеках — хороший признак, — замечает она, ласково улыбнувшись.
— Пусть не появляется, я не хочу.
Я слышу ее громкий вздох, ощущаю горечь.
