странами, оказавшимися в аналогичном положении.
Многие другие страны возмутил тот факт, что к ним обращаются с просьбой обязать своих граждан соблюдать положения разрабатываемых нами документов, в то время как по некоторым вопросам делегация Соединенных Штатов может обязать лишь ограниченное число людей и надеяться, что правительства разных штатов примут наши рекомендации. Я могла понять их недовольство и причины выступить против нашей системы «прав штатов», но мы всегда боролись за свою поправку. Однако в проектах пактов по-прежнему нет положения о федеральных правах штатов. Мы добились медленного прогресса в разработке обязательных пактов и еще более медленного прогресса в разработке мер по их применению, которые обеспечили бы соблюдение пактов.
В конце 1947 года было решено, что следующее заседание Комиссии по правам человека состоится в Женеве, поэтому мы отправились туда в начале декабря, намеренные завершить работу к Рождеству. Как председатель, я знала, что это потребует большого труда и времени, если мы хотим сделать перерыв до Рождества, но была настроена решительно и предупредила все делегации о своих планах.
Я сразу же изложила график работы, который предположительно позволил бы нам прерваться к одиннадцати часам вечера 17 декабря.
Никто не возражал, по крайней мере пока, и я должна признать, что все усердно трудились. Мой день начинался в восемь часов, когда я встречалась со своими советниками за завтраком и обсуждала рабочий график и любые сложные проблемы. Затем я отправлялась во Дворец наций, где проходили сессии, и просматривала корреспонденцию к утреннему заседанию комиссии. За обедом мы обычно собирали несколько делегатов, чтобы продолжить обсуждение в неформальной обстановке, а затем возвращались на дневное заседание. Вечером была послеобеденная сессия либо встреча нашей делегации. Позже мы с мистером Хендриком около часа обсуждали планы на завтра, а когда он ложился спать, приходила миссис Хендрик с кипой личных писем, над которыми мы работали до полуночи. К тому времени как я заканчивала диктовать текст для своей ежедневной газетной колонки, я уже была готова ко сну.
Этот график был изнурителен для всех, и через несколько дней меня прозвали – надеюсь, в шутку – безжалостным рабовладельцем. Но, должна отметить, мы проделали большую работу, придерживаясь графика, за что я была очень благодарна всем делегациям.
Мы закончили трудиться в одиннадцать часов вечера того дня, который я первоначально оговорила.
Наши усилия по написанию Хартии или Международного билля о правах человека достигли своего рода кульминации на Парижской сессии Генеральной Ассамблеи в 1948 году. После Женевской встречи мы неуклонно продвигались вперед с составлением Декларации, несмотря на многочисленные споры с делегатами из коммунистических стран.
Доктор Павлов был членом комиссии и произносил много длинных речей, скорее направленных на пропаганду коммунистической точки зрения, чем на внесение изменений в Декларацию. Он был оратором огромной силы. Слова струились из-под его черной бороды, как река, и остановить его было трудно. Обычно нам приходилось сидеть и слушать, но однажды мне показалось, что опрометчивые обвинения, которые он выдвинул против Соединенных Штатов и Великобритании, наносят реальный ущерб нашей работе. Доктор Павлов знал, что большинство из нас устали его слушать, но к концу недели, когда мы готовились к перемене, он заговорил снова. Казалось, он будет говорить вечно, но я внимательно наблюдала за ним, пока он не остановился, чтобы перевести дух. Тогда я стукнула молотком так сильно, что другие делегаты подпрыгнули от неожиданности, и, прежде чем доктор Павлов успел продолжить, сказала несколько слов от себя.
«Мы здесь для того, – сказала я, – чтобы придумать, как защитить права человека. А не для того, чтобы нападать на другие правительства, и я надеюсь, что в понедельник, когда мы вернемся, делегат от Советского Союза вспомнит об этом! – Я снова стукнула молотком. – Заседание закрыто!»
В конце концов мы завершили работу над проектом Всеобщей декларации прав человека и по глупости думали, что его быстро примет Генеральная Ассамблея, которая собиралась осенью 1948 года в Париже.
«Я полагаю, – сказал генерал Маршалл, ставший государственным секретарем, перед нашим отъездом в Париж, – что нынешняя сессия Генеральной Ассамблеи запомнится как сессия по правам человека».
С открытием сессии я была уверена в том, что мы сможем быстро провести Декларацию через официальные слушания в Третьем комитете и утвердить ее Ассамблеей. Моя уверенность вскоре испарилась. Мы работали два месяца, зачастую до поздней ночи, снова и снова обсуждая каждое слово проекта, прежде чем Третий комитет одобрил его передачу Генеральной Ассамблее.
В это время я ездила в Германию по просьбе генерала Люсиуса Клея, который попросил меня выступить перед группой немецких женщин-врачей в Штутгарте. Это было трудное задание. Во время конфликта с Гитлером в Германии развернулась активная кампания ненависти, направленная на меня лично, потому что я выступала против большинства положений нацизма, включая преследование еврейского народа, настолько решительно, насколько могла. Кроме того, любая оккупационная сила, хорошая или плохая, справедливая или несправедливая, вызывает отвращение у людей, которыми она управляет, и у меня не было оснований полагать, что американские войска станут исключением. Генерал Клей, однако, с большим успехом пытался выполнить трудное задание в Германии и сказал мне, что, по его мнению, будет полезно, если я поеду в Штутгарт и поговорю с женщинами. Поэтому я, конечно, согласилась.
На митинге в Штутгарте собралась большая толпа, и, как я и опасалась, женщины вели себя холодно и сдержанно по отношению ко мне, когда я пришла на обед. Я не хотела, чтобы их холодность помешала мне выразить ряд мыслей, которые крутились у меня в голове, поэтому начала с осуждения философии и поступков нацистов. Я старалась, чтобы мои слова прозвучали настолько сильно, насколько это возможно, и выразила мнение, что немецкий народ должен понести свою долю вины. Я не ожидала, что мои слушатели будут довольны подобными замечаниями, и оказалась права. Атмосфера становилась все холоднее.
Тогда я заговорила в более одобрительном тоне. В то время русские устроили блокаду Берлина, отрезав его от источников угля и других материалов, которые шли по обычным сухопутным маршрутам, и вынудили Соединенные Штаты организовать гигантский «воздушный мост» для снабжения Западного Берлина. Целью Советов было заставить западные державы покинуть Берлин. В этом кризисе немецкий народ показал себя великолепно, и я похвалила его за поддержку демократии и за то, что он бросил вызов коммунистической власти. Я говорила о будущем, о восстановлении Германии при демократической форме правления и о надежде, что Организация Объединенных Наций положит конец международным войнам. Постепенно аудитория начала согреваться, а я почувствовала, как изменилось ее отношение ко мне, когда закончила свою речь такими словами: «А теперь я протягиваю вам руку дружбы и сотрудничества».
Во время этой поездки я обедала с женщинами-врачами, и они рассказывали мне о своих проблемах с немецкими беженцами,
