Рядом с кроватью находилась раковина. Лян повернул ручку, и полилась вода. Он набрал немного в чашку, протянул мне:
— Пожалуйста. Здесь её много, если понадобится.
Я приподнялся и выпил. Вода была сладкая, чистая, с едва уловимым вкусом.
— Спасибо.
Я отдал чашку обратно. Мои руки отмыли от крови. На мне была надета голубая рубаха из мягкой ткани.
— Да не проблема. — Лян поставил чашку на край раковины и прислонился к ней, сложив на груди руки. — Вам, наверное, интересно знать, что вы находитесь на борту корабля стражей Гималаи и вы были без сознания примерно шесть часов.
Глаз уловил свет и движение. Снаружи ещё три ракеты стремительно пронеслись по направлению к кораблю. Ещё три рассыпавшихся белыми искрами фейерверка озарили чёрное небо.
— Да, и это тоже продолжается уже около шести часов. — Он произнёс эти слова скучающим голосом.
«Ты видел только часть того, на что мы способны при абсолютной необходимости», — сказала тогда Тереза.
— Они что, просто собираются сидеть и ждать, пока их подстрелят? — прохрипел я.
— Весьма вероятно. Совершенно напрасно тратят ракеты. Кажется, никому не по силам дать приказ прекратить. — Лян покачал головой. — Конечно, стражи могут помешать работе коммуникаций. Они как бы даже любят это делать, когда в них кто-то начинает выстреливать все свои боеприпасы.
— Лян, что случилось с Терезой?
Он взглянул на дверь:
— Думаю, они сейчас будут здесь, чтобы как раз поговорить об этом.
Он оказался прав. Арочный проём вокруг люка мигнул зелёным, и дверь открылась. Вошёл низкорослый человечек с ярко-зелёными глазами. Следом за ним — испещрённый шрамами, татуированный мужчина, который стрелял в меня транквилизатором. На нём была голубая туника — униформа стражей, и я был признателен ему за это, потому что взгляд его синих глаз ясно говорил о желании совершить хладнокровное убийство. Позади него шла высокая блондинка, в которой я узнал доктора Гвин.
Я свесил ноги с края кровати. Зрение снова стало расплываться, но я оперся на ступни, удержал равновесие и смог устоять, хотя с трудом. Сначала я считал свою слабость последствием переутомления, но потом понял, что причина кроется в более сильной гравитации, к которой я не привык.
— Я — капитан Амеранд Жиро из службы безопасности системы Эразмус, — сказал я. — И я сдаюсь.
Зеленоглазый человек кивнул со всей серьёзностью.
— Я — Маршал-Стюард Мисао Смит, — произнёс он. — Расскажите мне, что произошло.
И я рассказал. Бессвязно и хаотично. Я рассказал всё о Великом страже, о том, как меня использовали, как Тереза спасла меня. Как нам удалось оказаться на Обливионе. Как они забрали её.
Как я пытался спасти её и ничего для этого не сделал.
Прошли часы. Маршал-Стюард задал дюжину быстрых и точных вопросов, а доктор Гвин того больше. Когда я ослабел, они дали мне попить. Принесли еду. Тушёную рыбу, свежие овощи, тонкий хлеб и то, о чём я слышал, но никогда не пробовал: томатный суп.
Лян просто сидел у иллюминатора. Некоторое время наблюдал за моим допросом. Некоторое время — за фейерверком, который стал появляться на небе менее часто.
Наконец даже доктор Гвин исчерпала запас своих вопросов. Маршал-Стюард встал и откланялся:
— Благодарю за помощь, капитан Жиро.
— Не могли бы вы сказать мне, как себя чувствует полевой командир Дражески? — спросил я.
— Она стабильна, — ответила доктор Гвин. — Ваша информация поможет нам лучше справиться с ситуацией.
Более или менее. Неделю я оставался в этом прекрасно оборудованном помещении. В сытости и покое. И одному только Богу известно, сколько воды я получил. Для питья, умывания и даже для туалета. В любое время дня и ночи. Лян периодически навещал меня, чтобы сообщить новости и убедиться, что со мной всё в порядке. Иногда заходили другие праведники. В основном это были медики, наблюдавшие за тем, как мой организм приспосабливается к суровым условиям слишком сильной гравитации. Они казались словоохотливыми, но каким-то образом им удавалось не посвящать меня в слишком многое. Кровавый род пал, и на Фортресс царила анархия. Вначале соларианцы не уезжали, потому что, как они сказали, ни одно официальное лицо не велело им уезжать, поскольку сэо Май и сэо Эстебан отреклись от своих обязанностей и никто не позаботился организовать выборы, чтобы найти им замену.
Потом они не уезжали, потому что, как они сказали, сложилась критическая ситуация с беженцами. По словам Ляна, кризис достиг грандиозных масштабов, поскольку стражи пустили слух, что луны сможет покинуть каждый желающий.
Потом они не могли уехать, как они сказали, потому, что им надо было убедиться, что никто на Фортресс не возражает против свободы передвижения людей, активно ищущих убежища в мирах.
Где-то на восьмой день открылась дверь, в которую снова вошёл Виджей Кочински. Ему удалили все шрамы и татуировки, и коротко остриженные волосы торчали, как щётка, на его загорелом черепе.
— Они собираются попробовать привести Терезу в сознание, — сказал он. — Можете понаблюдать, если хотите.
— Спасибо.
Я поднялся со своего кресла, и в одно мгновение его рука сжала моё плечо железной хваткой. Он наклонился низко к моему уху, чтобы я мог почувствовать на своей коже его горячее дыхание.
— Сири Байджэн держат в наркотической коме, пока не разберутся, как наилучшим способом спасти её рассудок. Они не знают, сумеют ли спасти её или Терезу, — прошептал он. — Если это не сработает, лучше побыстрей убирайся куда-нибудь подальше, потому что я не собираюсь больше никого терять ради твоей проклятой системы. Слышишь меня?
— Это не моя система, — прошептал я в ответ. Но я знал, что это ложь.
Не отпуская, Виджей Кочински повёл меня по переходам корабля. Обитые стены все были приятных оттенков, а на расположенных через определённые интервалы экранах представали картины, изображающие другие миры: в основном виды природы, но то тут, то там мелькали поражающие блеском большие города.
Он привёл меня в маленькую комнатку. Вместо задней стены — только серебряный экран. Он коснулся его, и экран просветлел. В нескольких футах от меня на металлической кровати лежала Тереза. В руки и в нос были вставлены трубки. С её лица до сих пор не сошла довольная улыбка. Вокруг неё толпились люди в белом. Они говорили так быстро, пересыпая свою речь такими глубоко специальными терминами, что я с трудом понимал одно слово из трёх. С одной стороны стоял Маршал-Стюард в своей синей униформе. Рядом с ним — высокий худой мужчина с седеющими волосами. Под его глазами темнели круги.
— Мы готовы, — произнесла доктор Гвин.
Маршал-Стюард и худой человек вышли вперёд. Мисао Смит вытянул плоский ящик из ранца, перекинутого через плечо, и протянул его доктору Гвин. Она и её ассистенты суетились возле Терезы со своими спреями и повязками. Называли какие-то коды и уровни. Мисао Смит смотрел на неё, и я узнал то выражение спокойствия, которое было на его лице. Он не хотел, чтобы кому-нибудь стали известны его мысли.
