Два случая развеяния пепла
На фоне этой статистики два отдельных примера иллюстрируют несколько важных моментов. Они не являются чем-то необычным и показывают, как секулярные социальные контексты могут предложить семье или отдельному человеку ритуалы, которые нужно выполнять для себя, без связи с любой более общей религиозной интерпретацией. Первый случай взят из интервью с молодым мужчиной, недавно пережившим утрату, и демонстрирует необходимость творчества в области горя и личных действий. После смерти отца семья выбрала кремацию и решила развеять прах в районе с замечательными природными красотами в одном из британских национальных парков, в долине, которую отец, орнитолог-любитель, очень любил.
В день, когда они решили развеять кремированные останки в долине, жена и сын некоторое время шли пешком, пытаясь найти место с хорошим видом. Они чувствовали, что это важно как для покойного, так и для них самих; они также хотели выбрать место, которое смогут узнать во время будущих посещений. Один большой камень выделялся среди других камней поменьше и привлек их внимание. Пригодность этого места для них была дважды подтверждена не только потому, что на скале был птичий помет, который наводил на мысль о том, что птицы часто бывают в этом месте, что соответствовало орнитологическим интересам отца, но и потому, что они слышали самолеты над головой, появляющиеся как бы из ниоткуда и быстро пролетающие мимо; этот факт тоже был интерпретирован как своего рода подтверждение того, что место подходящее, потому что отец работал в отрасли, связанной с авиацией.
Высыпав останки рядом с этим камнем, жена возложила на них розу, которую принесла с собой, и они некоторое время стояли в тишине — минут десять или около того. Затем они ушли, и по пути мать предложила положить пустой контейнер от праха в мусорный бак, потому что «она хотела от него избавиться». Сын не был уверен в этом и чувствовал, что хочет сохранить его. Но он согласился с матерью; поэтому они выбросили контейнер.
Второй случай гораздо короче, он описывает высокообразованную католичку, задачей которой было развеять кремированные останки отца на озере, которым тот наслаждался в последние годы жизни. Опыт помещения праха в воду произвел на старшую взрослую дочь больший эффект, чем она ожидала. Наблюдая, как останки ее отца сначала плавают, а затем исчезают, она обнаружила, что чувство неверия в жизнь после смерти, которое формировалось в ее разуме в течение значительного времени, резко усилилось. Теперь она четко знала, что не верит в жизнь после смерти.
Можно привести множество подобных случаев, чтобы проиллюстрировать сложность этих приватных обрядов помещения праха в соответствующих местах; эти два были упомянуты только для того, чтобы показать: способ кремации, возникший в Великобритании, привел к возможности существования этого частного мира кремированных останков, далекого от единственного и публичного акта захоронения тела. В некоторых отношениях эта приватизация может включать в себя отказ от слов против смерти, замененных поминальным молчанием. На ранней стадии формирования практики трудно сказать, может ли это иметь пагубное воздействие на волю к жизни или приспособление к горю. Тем не менее многие люди находят способы противопоставить смерти слова, как, например, в относительно новом формате некрологов, публикующихся в газетах. Они, как правило, выражают чувство потери умершего и непрекращающуюся любовь к нему в коротких стихотворениях. Подавляющее большинство местных газет в Англии публикуют эти сообщения каждую неделю. Они могут быть помещены в какие-либо идеологические рамки или нет и часто выражают прямое чувство в простых строфах. Они представляют собой настоящий народный ответ на смерть в языковой форме.
Социальный оптимизм и пессимизм
Артур Морис Хокарт в эссе 1937 года «Крещение огнем» пишет о кремации как «рождении с помощью огня»[765]. Он видел кремацию частью «процесса рождения (life-giving)», который лежит в основе его представления о религиозном ритуале как «технике сохранения жизни»[766]. Здесь Хокарт подтверждает основной тезис первой главы этой книги, где мы подчеркивали адаптивное значение обрядов смерти; он вторит антропологу Роберту Герцу, о котором говорилось в главе 2, и предвещает Мориса Блоха, представляя группу антропологов, которые проявляют своего рода оптимизм во взглядах, считая, что общество в конечном итоге не позволяет негативу подавлять своих членов. Сказанное существенно отличается от подхода социолога Зигмунта Баумана, о котором также говорилось в главе 1, что социальные институты существуют для того, чтобы скрыть факт смерти от членов общества, «чтобы они не впали в бездействие» от мысли о смерти[767].
Эвтаназия
Современные тенденции в эвтаназии являются ярким примером стремления к преодолению смерти. Многие люди, кажется, разделяют идею о том, что жизнь стоит того, чтобы жить, когда она обладает определенным качеством, но чувствуют, что если наступит время, когда из‐за болезней и недугов у них больше не будет той степени достоинства и удовольствия, которая, по их мнению, приемлема для жизни, то они предпочли бы, чтобы их безболезненно убили. Идея эвтаназии, или хорошей смерти, описывает людей, желающих контролировать свою жизнь в будущий день смерти, а не подвергаться капризам болезни и затяжной смерти. Видимо, одна из причин, по которой ведутся столь ярые споры, заключается в том, что многие христиане, особенно католики, считают, что только Богу принадлежит окончательный контроль над жизнью и смертью и что неправильно, когда люди принимают на себя ответственность за момент смерти. Схожим образом построено предубеждение против абортов.
Смерть, жизнь и мировые сообщества
В заключение мы должны сказать что-нибудь о факте смерти в целом. По мере того как мир знакомится с тысячами обществ, составляющих разнообразие человечества, и с ритуалами, которые те создали, чтобы справиться со смертью и обратить лицо к жизни, растет потенциал для новых обрядов. В некоторых случаях более глубокое знание человеческого разнообразия может привести к довольно негативной или защитной позиции, основанной на релятивизме. Так, например, некоторые люди могут возразить, что из‐за того, что в мире много религиозных верований и несколько различных наборов священных писаний, ни одно из них не является истинным. Иногда говорят, что сравнительное религиоведение делает людей сравнительно религиозными и уводит от веры в абсолютную истинность какой-либо одной религии, и в этом наблюдении есть доля истины.
Но, похоже, это не относится к обрядам смерти. Тот факт, что практически все общества имеют обряды смерти, не означает, что как только люди ознакомятся с этим разнообразием, они захотят отказаться от обрядов смерти как не имеющих отношения к их собственным потребностям. В самом деле, знание разнообразных вариантов и возможностей, кажется, только обеспечивает больший простор для ритуальных действий, как мы видим в главе 13, где рассказывается о выставке, на которой многочисленные художники творчески размышляли о похоронах и памятниках умершим в современном обществе. Секулярный характер некоторых обществ не препятствует ритуалам. Те стали рассматриваться как нечто, что может отстоять от традиционной религии, как часть основного человеческого и социального поведения, обладающего силой поддерживать и ободрять людей в трудные периоды жизни. В этом смысле обряды смерти продолжают предоставлять как мужчинам, так и женщинам, а также мальчикам и девочкам возможность размышлять о себе и о природе самой жизни.
