Впрочем, стратегии Бен Ладена, как и «войны с террором», объявленной ему Вашингтоном, провалились в 2005 году, будучи поглощенными межконфессиональной резней в оккупированном Ираке. Но следствием их в следующее десятилетие стало распространение ИГИЛ от Месопотамии до неблагополучных европейских предместий. Начавшаяся в таких условиях «арабская весна» 2011 года превратилась в заложницу исламизма после короткой фазы демократической эйфории. За исключением Туниса (хотя и там вновь обретенным свободам по-прежнему угрожает экономическая нестабильность), остальные затронутые движением страны скатились в авторитаризм или в опустошительные гражданские войны, эпицентром которых стал Левант с установлением «исламского халифата» в 2014–2017 годах.
Эта драма равным образом проецировалась на Запад из-за притока миллионов беженцев и нелегальных иммигрантов, которые бежали через Средиземное море из Ливии и Турции и вызывали ответную реакцию в виде роста популярности крайне правых, напуганных натиском ислама и угрозой «великого замещения». Все это ослабляло в том числе Германию, Италию, Венгрию, которые испытывали искушение вернуться к тоталитаризму, ставящему под сомнение сам дух и жизнеспособность Европейского Союза. Одновременно ущерб этому духу единения наносил и американский президент Дональд Трамп. Он положил начало сворачиванию системы многосторонних отношений, выходя из договоров, среди которых не только СВПД, регулирующий иранскую ядерную программу, но и соглашения о глобальном потеплении и международной торговле. Вывод американских войск из Сирии был последней попыткой вывести США из ближневосточного тупика. Тем временем Владимир Путин извлекал выгоду из своего успеха в Сирии, чтобы вновь укрепить мощь России, а Китай раскидывал по Ближнему Востоку сети своего влияния через новые Шелковые пути.
В этой кажущейся на первый взгляд хаотичной ситуации появляются тем не менее системообразующие факторы завтрашнего мира. Эти полвека, протекавшие, как мы отмечали, под знаком «Корана и барреля», были отмечены постоянным ростом цен на энергоносители и распространением политического исламизма. Между тем эта корреляция в среднесрочной перспективе уже не работает. С одной стороны, добыча сланцевых нефти и газа, особенно в США, значительно повысила предложение. С другой, переход транспорта на электроэнергию снизил спрос. В 2014–2016 годах цены на нефть упали на 70 %, ускорив приход «революции в отеле “Ритц-Карлтон”» в Саудовской Аравии, главной арабской нефтяной монархии.
Эта «революция» выразилась в радикальных мерах, предпринятых для снижения зависимости от ренты наследным принцем и самым влиятельным деятелем королевства Мухаммедом ибн Салманом. Они сопровождались смягчением нравов, подрывавшим непререкаемый авторитет ваххабитских улемов, их влияние на власть, а также их возможности спонсировать распространение салафизма по планете. Эта тенденция необязательно будет следовать логике линейного процесса: конъюнктурные явления, саудовско-российское соглашение о стабилизации добычи и росте нефтяных котировок, неопределенность с иранским экспортом дали Эр-Рияду и Москве краткую финансовую передышку. Но структурные изменения неизбежны, и заявленное стремление ускорить переход к цифровой экономике в странах Персидского залива свидетельствует о соответствующем настрое руководителей этих государств.
Они предполагают тем не менее дистанцирование от салафитской идеологии, которая, впрочем, идеально адаптирована к виртуальному миру. Это демонстрируют призыву к джихаду в режиме онлайн, являющиеся отныне одним из основных средств прозелитизма в мировом масштабе. Но это касается только использования информационных технологий, восприятия данных и даже манипулирования ими, а не создания компаний в сфере высоких технологий, производящих новое «богатство народов». Сохранение авторитарных режимов, душащих частную инициативу и ограничивающих гражданские свободы, разумеется, не самый благоприятный фактор для творческого начала, но провал процессов демократизации, инициированных «арабской весной» 2011 года и подавленных исламизмом, ставит вопрос культурной реформы в отношении догмы как предпосылки трансформации взаимоотношений общества и государства.
Между тем смешение того, что в Коране именуется арабскими словами «дин» (религия, духовное) и «дунья» (мирское, материальное), приводит к установлению порядка, вынужденно остающегося в подчинении у религии. При этом божественный суверенитет, воплощенный в исламских священных текстах, замещает суверенитет демоса – народа, образующего нацию. Рента, которую ее получатели представляли манной небесной, ниспосланной Всевышним в качестве вознаграждения самым верным его последователям, разрушает гражданское общество, поскольку препятствует накоплению богатств трудом и предпринимательством. Она создает порочный круг, позволяющий олигархиям, которых защищают их преторианцы и легитимизируют муллы в чалмах, удерживать власть и распределять эту ренту с целью сохранения социального мира. Более того, она ограничивает горизонт изменений в мире высшего духовенства: принца обличали как нечестивца, порочного человека, чуждого высшей истине, на единственно верное толкование которой претендовали исламистские проповедники. Таким был процесс, приведший к установлению «исламского халифата».
Показательно, что основным ресурсом этого государства – «дауля», как оно именовалось его адептами, была нефть, перевозимая контрабандой в автоцистернах в соседние государства. Она принесла ИГ миллионы нефтедолларов, сделав его богатейшей террористической организацией на планете. Рента использовалась криминальным способом для финансирования «Исламского Государства» и его видения шариата, навязчиво доказываемого и показываемого в бесчисленных видеосъемках расправ, пыток и обезглавливаний строптивцев. Это был «чудовищный» в прямом смысле апогей рентного государства. Его окончательная ликвидация помимо ужасной разрухи оставила после себя посмертный памятник с эпитафией «Fuck ISIS», фигурирующей среди прочих граффити на обломках минарета, торчащих над развалинами мечети ан-Нури. Именно там в июле 2014 года Абу Бакр аль-Багдади провозгласил «халифат», освятивший подчинение политического порядка религиозным установлениям, в качестве гаранта которых он выступал.
Лишение ИГИЛ территории довершило процесс его морального краха. Да и по сей день многочисленные фанатики – от тюрем во французских пригородах до сирийских пустынь и мосульских лагерей для перемещенных лиц – хранят в сердце его смертоносный идеал. Но разгром, трактуемый на форумах джихадистов в соцсетях как ниспосланное свыше испытание, оставил их без средств для продолжения борьбы.
«Братья-мусульмане» со своей стороны потерпели историческое поражение со свержением президента Мухаммеда Мурси в Каире в июле 2013 года. Их ячейки по-прежнему функционируют от Европы до Турции и Катара. Но их способность воплощать в себе благочестиво-обывательскую альтернативу революционному хаосу «арабской весны», к которой благосклонно относился президент Обама и которую охотно рекламировал телеканал «аль-Джазира», отныне уже неактуальна. В Турции, хотя традиционные исламские ценности здесь по-прежнему защищаются правящей ПСР, приоритет, который Эрдоган отдает национализму на фоне курдского ирредентизма и сирийского бедлама, уменьшает поддержку, оказываемую «Братьям».
