Сколько жертв.
Сколько греха.
Вдруг слева раздалось кряхтение. Мы все, как по щелчку, обернулись с выставленными вперед винтовками. Дула наши смотрели точно на Тесс. Может, послышалось? Но не могло же послышаться сразу всем?
И впрямь. Из горла Тесса снова раздалось бульканье. Потом кашель. Потом снова кряхтение. А потом она сделала резкий глубокий вдох. Глаза широко раскрыты, зрачки выкатились откуда-то из-за век, отчего она вновь стала походить на человека. Нормального человека.
Ни один из нас не переставал целиться ей прямо меж глаз.
Но уже через секунду мы поняли, что в ней больше не осталось ничего от врага.
Тесса смотрела на нас растерянно и даже испуганно, как человек, который оказался в незнакомой обстановке с полной потерей памяти. Она часто моргала, дышала рывками, ее трясло. Покрытая кровью с ног до головы где-то уже местами засохшей, а где-то скомканной в местах соединения экипировки, остатками кишок и мозгов, которые смердели разложением, Тесса обрела человечность.
Как последнее богохульство вируса над всем лучшим, что есть у людей.
Она смотрела на нас, едва ли узнавая, смотрела вокруг, изучая обстановку. Осознавая. Вспоминая…
А потом посмотрела вниз. Первым, что она увидела, это собственную руку, держащую что-то возле бедра видимо, она почувствовала боль от вонзенного шприца, не до конца понимая, откуда эта боль, чем вызвана, что она означает.
Тесса разжала ладонь и увидела другую руку в тактической перчатке. Не ее рука. Рука чужого. Рука друга. Рука самого близкого человека, которого она когда-либо имела. Наконец взгляд Тессы расфокусировался с этого единственного объекта осознаваемой вселенной, и она смогла увидеть. Смогла осознать масштаб потери…. Масштаб своей трагедии. Понять источник боли.
Ее глаза расширились, она сделала глубокий вдох и исторгнула из самой сердцевины души вопль скорби:
– Не-е-е-е-ет!
Тесса упала на колени, припала к груди Жижы, стала теребить ее лицо, бить по щекам, трясти за плечи.
– Не-е-е-е-е-е-е-ет! – рыдала она.
Мои глаза застилали слезы от этого зрелища. Калеб не мог смотреть. Он не мог даже подойти туда. Больше не хотел. Не желал признавать этот факт. Вьетнам плакала. Фунчоза тоже.
– Пожалуйста! Не-е-е-ет! Нет! – рыдала Тесса.
Осознав неотвратимость случившегося, Тесса бережно уложила тело Жижы себе на бедра и стала раскачивать, успокаивая себя, успокаивая душу умершего друга.
– Нет, нет, нет, – причитала Тесса.
Она рыдала громко, не стесняясь никого из нас. Рыдала отчаянно. Рыдала безостановочно.
Из самой глубины вернувшейся души. Рыдала не только по Жиже, но и по всем, кто сегодня пожертвовал собственными жизнями ради остальных, по всем, кто стал жертвой обстоятельств, кто погиб невинным, кто не заслужил этого кошмара.
Рыдала по себе. По своей навеки проклятой душе, которая никогда не найдет покоя за все то, что сотворила этим днем. Я не знаю, помнила ли Тесс, что делал вирус в ее теле. Помнила, ли как разрывала глотки людям собственными руками, как питалась их кровью, их болью, их плачем.
Господи. Никогда не захочу участи Тесс. Никогда.
Сзади послышался топот. На рев Тесс сбежались солдаты Нойштадта, уверенные, что так может реветь только зараженное чудище. И думали, что оказались правы, потому что зверь снова ожил, и они снова были готовы отправить ее на тот свет.
Мы тут же бросились им наперерез.
– Отставить!
– Отставить огонь!
– Она своя!
– Она безобидна!
Мы перекрикивали друг друга, сами того не заметив, как встали грудями перед дулами автоматов. Грудями на пути Тесс. Чудовища, что учинило сегодня резню доселе невиданных масштабов.
Солдаты подозрительно переглядывались, изучали нас недоверчиво, но потом все же поверили. Они осознали, что мы единственные, кто понимают, что происходит здесь сегодня.
– Она безобидна. Теперь , – уверил я солдат.
Те нехотя, но опустили автоматы, с опаской поглядывая на воющую Тессу.
– Кто она? – спросил один из солдат.
Теперь уже переглядывались мы с Падальщиками. Никто не мог ответить односложно. Все слишком запутано.
– Она наше спасение, – ответила Вьетнам.
– Как и проклятие, – добавил Калеб уже тише.
Вдруг Тесса замолчала. А потом стала кашлять. Мы обернулись.
Это бы не кашель, а рвотные позывы. Она отползла от тела Жижы и встала на четвереньки, а потом изрыгнула из себя черную склизкую массу.
– Фу… она что чужого рожает? – скривился Фунчоза.
Нет. Хуже. Она выблевывает все, что съела, будучи чудовищем. Организм вновь превратился в человеческий, а значит, вернулся привычный метаболизм. Человеческий желудок неспособен переваривать кровь.
Тесса блевала долго. Спазм за спазмом из нее выходило огромное количество плоти, крови, не успевшей перевариться вирусом, пару раз из нее даже вышли части костей.
Господи. Никогда не захочу участи Тесс. Никогда.
Она смотрела на это все пораженная, шокированная, но ничего не могла поделать, а лишь осознавать. Лишь вспоминать.
А потом она увидела нас. Она смотрела на нас исподлобья, как затравленный зверь. А потом завыла:
– Во-о-о-н!
Спазм скрутил, она блеванула.
– Пошли во-о-о-н! – закряхтела она.
Но очередной приступ тошноты скрутил желудок и она снова блеванула.
– ПОШЛИ ВО-О-О-О-ОН! – заревела она, что есть мочи.
Я развернулся, дотронулся до плеча Калеба, пресекая его попытки подбежать и утешить.
Никто ее не утешит. Никто никогда не поможет ей забыть все то, что она, сотворила этим днем.
Никто.
Никогда.
Тесса продолжала выть и посылать нас ко всем чертям, одновременно уползая подальше от наших глаз, как умирающий зверь – прячется в кусты. Она ползла задом, стараясь затеряться посреди каменных гор, в тени, в норе.
Она хотела умереть.
Никто никогда не захочет участи Тесс.
Никогда.
27 февраля 2071 года. 20:00
Маргинал
Я тихо пробирался посреди завалов ангара, стараясь не наступать на камни, чтобы не потревожить слух моих боевых товарищей, ставших сегодня героями.
Я искал чудо природы, поразившее меня своей гениальностью в самое сердце. Вся красота эволюции, до сего момента не до конца осознаваемая мной, теперь ярко сверкала, как самая красивая звезда небосвода.
Тесса сидела на полу, опершись спиной об один из валунов. Черная засохшая кровь покрывала каждый сантиметр ее тела, ее экипировки. Некогда блиставший золотым отливом значок Анх, символизирующий жизнь, прятался за остатками человеческой плоти, приклеившейся к ткани.
