Тут появились господин Д. и люди в белых халатах, которые схватили Хаси за руки. Он брыкался и пытался вырваться, забиться в угол комнаты, швырял в этих людей осколками разбитого флакона. Двое санитаров держали его за руки и за ноги. Хаси успел только прокричать:
— Господин Д.! Я все понял: вы — посланник человека, надутого воздухом!
Ему запихнули в рот резиновый кляп, рот заклеили и надели наручники. Ощущение кляпа во рту привело Хаси в состояние паники. Он хотел закричать: «Отпустите меня, я ничего не сделаю, отпустите!», но из-за кляпа не мог выдавить ни звука, доносилось только слабое мычание. Хаси принялся сучить ногами, от боли его лицо исказилось.
Он услышал, что Нива рыдает, а тем временем люди в белых халатах напяливали на него какую-то серую хламиду или, вернее, мешок с длинными рукавами и кожаным поясом. Он услышал, как щелкнули застежки, и понял, что теперь не способен даже пошевелиться. От ужаса Хаси обмочился. «Это что еще такое?» — завопил один из санитаров и принялся бить его по голове.
— Не бейте его! — закричала Нива, порываясь спуститься с кровати. — Ему страшно!
Господин Д. не позволил Нива подойти к Хаси.
— Он не в себе, — сказал господин Д. — Как это ни печально, но безумных приходится связывать.
Хаси валялся на полу под ногами господина Д., и ему были видны только живот и ноги Нива. Живот слегка вздымался под фиолетовой тканью, натянутая кожа подрагивала от судорожных толчков. Хаси заметался, стараясь хоть как-то приблизиться к ребенку. Он изо всех сил старался дотянуться до живота Нива, прикоснуться к нему, но люди в белых халатах подняли его и, словно мешок, закинули себе на плечи.
Пока уносили Хаси, господин Д. пытался успокоить Нива:
— Не печалься, Нива, предохранители перегорели, ему нужно немного отдохнуть, а потом, возможно, снова придет в норму «Нет, он не сможет там отдохнуть, — думала Нива, — в таких местах не отдыхают, он не должен отдыхать!» Обеими руками поддерживая живот, она побежала за Хаси, сдернула с пальца кольцо и сунула ему под смирительную рубашку, прошептав на ухо: «Хаси, это мое кольцо с изумрудом, ты поймешь, ты его помнишь, ты же всегда любил изумруды». Их окружили телекамеры. Сверкали вспышки, слепили прожектора. Камеры фиксировали бледное лицо Хаси, раздутый живот Нива. «Не сдавайся, Хаси! Даже если тебя будут жечь этими лучами, даже если обуглишься, не отступай, Хаси, не пытайся убежать, они тебя снова поймают, продолжай гореть, превратись в изумруд, Хаси, продолжай гореть, пока сам не станешь драгоценностью!» Он повернул голову к телекамерам. В видоискателе увидел тусклую радугу, в которой отражалось его лицо. Он несколько раз повторил в уме: «Это и есть я, мое подлинное лицо: плачущее, изможденное, с кляпом во рту! Это и есть я!» И, обращаясь к своему искаженному облику в видоискателе, подумал: «Где ты был? Где ты был? Я тебя всюду искал!»
В его волосах застряли осколки флакона, все еще пахнущие дезинфицирующим средством. То здание, куда его увели, было пропитано точно таким же запахом. Во дворе под сенью вишневых деревьев сидела молодая женщина в купальном халате и вязала. Когда Хаси проводили мимо, волейболисты в пижамах прекратили играть и уставились на него. Так же удивленно смотрели на него и женщины, сгрудившиеся вокруг фисгармонии. Когда шли через двор, по подбородку у него струился пот, смешанный со слюной. В конце двора они подошли к ограде с колючей проволокой, и солнце покачивалось в небе в такт шагам сопровождающих его людей в белых халатах. Внутри было темно, но он разглядел стоящую у входа небольшую скульптуру: ребенок в школьной фуражке, с рюкзаком за спиной и табличкой в руках: «Мама и папа, не волнуйтесь! У меня все в порядке. Я жду встречи с вами».
Гладкие коричневые руки и лицо пластикового манекена были покрыты сетью мелких трещин.
Хаси провели в комнату с белыми стенами и белым потолком и уложили на кровать. Сняли с бедер пояс. Мелькнули ножницы, и с него стянули штаны. Он почувствовал прикосновение к ляжке чего-то мягкого и холодного. Сделали укол. По телу разлилось тепло, челюсть отвисла. Он подумал, что совершенно не ощущает, где кляп, где язык, а где зубы. Глубоко погрузившись в матрас, он рассматривал лампочки на потолке. Одна из них была неисправна и мигала, отбрасывая зигзагообразные тени. Хаси почувствовал, как кто-то расстегнул застежки смирительной рубашки и вытащил из его рта резиновый кляп, и увидел, что с кляпа капает слюна.
Хаси подняли с кровати люди в белых халатах. Они потащили его по коридору, вдоль которого шли зарешеченные клетки, и швырнули на мокрый пол. В камере не было ничего, кроме сваленных в углу одеял, а из клетки напротив на Хаси смотрел какой-то старик, кожа которого была покрыта пятнами, а из-под распахнутого халата виднелось что-то вроде подгузника.
— Ты Хороший Человек? — спросил незнакомец. Лежа на циновке, Хаси приподнялся на локте.
Старик что-то крикнул и забился в угол. Повернувшись к лампе, он забормотал что-то невразумительное. Потом посмотрел на Хаси безумными глазами и, встретившись с ним взглядом, завопил:
— Я знаю, кто ты! Ты — Плохой Человек! Верно? Ты идешь по теням Хороших Людей и делаешь их несчастными! Я это знаю, прекрасно знаю! Тебе нужны деньги, правда? Пятьсот йен? У меня их нет, у меня вообще нет денег, но все равно я безгранично благодарен Господу, спасибо, спасибо, спасибо. Господи Боже мой!
Старик был явно не в себе, на лбу у него вздулись вены, он кричал все громче. Появился санитар и, пнув ногой в зарешеченную дверь, громко потребовал прекратить вопли. Старик показал пальцем на Хаси:
— Помогите! Это все он! Он ходит по моей тени и приносит несчастье! Умоляю вас, заберите его отсюда! Пусть Плохими Людьми занимается полиция. В больницах должны лежать только Хорошие Люди! В мире нет справедливости! Плохие Люди готовы растоптать тень самого Бога!
— Прекрати! — завопил санитар, в очередной раз пнув решетку и громко топнув ногой по бетонному полу. — Ты что, дедуля, этого захотел?
Санитар показал черный резиновый кляп. Увидев кляп, старик сунул в рот руку, словно пытаясь ее съесть. Сначала он издавал какие-то невнятные звуки, потом громко зарыдал. Санитар перепугался:
— Эй, дедуля, ты не так меня понял. — Старик продолжал рыдать. — Сейчас вызову доктора. Ты и в самом деле хочешь, чтобы я вызвал доктора?
При слове «доктор» старик прекратил рыдать, хотя спина его по-прежнему дрожала. Он застонал от страха и принялся грызть свою ладонь.
— Отпусти руку, перестань ее кусать! Старик мотал головой, из руки его капала кровь.
Санитар отпер висячий замок, шагнул в камеру и схватил старика за руку, пытаясь оторвать ее ото рта:
— Хватит! Прекрати! — Сняв тапок, он хлестнул им старика по щеке, после чего тот, кажется, немного пришел в себя. — Я сказал, прекрати! Понятно? — продолжал рычать санитар, выкручивая старику ухо. Несчастный затряс головой:
— Да, да, да!
Санитар сунул тапок старику под нос:
