Под конец жизни Льюис говорил Уолтеру Хуперу, что его забудут лет через пять после смерти. И многие в 1960-е годы согласились бы с этим прогнозом: казалось, Льюис слишком укоренен в культуре более ранних поколений, чтобы слава его могла продлиться дольше. На всяк час свой человек — и час Льюиса уже ушел в прошлое. «Длинные шестидесятые» (1960–1973) — пора стремительных культурных перемен, когда новое поколение стремилось дистанцироваться от культуры и ценностей своих родителей[760]. Льюис остался по ту сторону водораздела.
1960-е: угасающая звезда
В 1965 году Чэд Уолш (1914–1991), американский литературовед, первым опубликовавший книгу о Льюисе еще в 1949 году, заявил, что в США влияние Льюиса «угасает»[761]. Популярность Льюиса в Соединенных Штатах была обусловлена возрождением интереса к религиозным вопросам после войны, и этот интерес сохранялся до конца 1950-х годов, но затем пошел на спад. В 1960-е годы те, кто интересовался религией, с теоретических вопросов переключились на практические. Молодому поколению Льюис казался слишком теоретическим и отвлеченным. От него мало что ждали в разгар великих споров этой эпохи — войны во Вьетнаме, сексуальной революции и «смерти Бога».
Та волна, что вознесла Льюиса к славе, в 1960-е годы отступила, и писатель остался на отмели. Так воспринимали его в бурные годы перемен. В некрологе журнал Time назвал Льюиса «одним из малых пророков христианства», защитником веры, который «модной эрудированностью отстаивал немодную ортодоксию против ересей своего времени»[762]. Но тон некролога был — прощание с ушедшим, а не надежда на воскресение. Льюиса, дескать, будут помнить как «заметного ученого» — те, кто привык оглядываться назад.
А что впереди? Уолш проявил разумную осмотрительность, предупреждая о невозможности на тот момент определить будущее Льюиса в Америке. Сам он полагал, что более «прямые и однозначные труды» Льюиса утратят привлекательность для читателя, ведь такие произведения «религиозного журнализма» интересны главным образом современникам. Будучи сам литературоведом, Уолш надеялся, что «более художественные книги» Льюиса, в том числе его «великолепная серия из семи сказок Нарнии для детей» будут жить и сделаются «постоянным элементом нашего литературного и религиозного наследия». Но это произойдет — если вообще произойдет — в отдаленном будущем. А сразу после смерти Льюис вступит в период «относительного забвения»[763].
Действительно, в 1960-е годы у Льюиса в Северной Америке оставалось мало поклонников. Читали и продвигали его в основном члены епископальной церкви, такие как Чэд Уолш и Уолтер Хупер, хотя кое-какие признаки пробуждающегося интереса проявляли и некоторые влиятельные католики. Евангелики — активно росшая в Америке шестидесятых религиозная община — явно относились к Льюису с подозрением: он отклонялся и от их социальных норм, и от их религиозных догм. В богословских вопросах у евангеликов было мало общего с Льюисом, который предлагал художественное объяснение тому факту, что Библия находится в средоточии христианской веры, а не теологическую аргументацию, доказывающую, что это место Библия занимает по праву. Помимо довольно слабой связи с оксфордским пасторатом (через посредство Сократовского клуба), Льюис не общался с британскими евангеликами ни в Оксфорде, ни в Кембридже. В год смерти Льюиса Мартин Ллойд-Джонс (1899–1981), один из самых известных британских евангелических проповедников того времени, объявил, что во многих вопросах на Льюиса нельзя полагаться, особенно в учении о спасении[764].
