— Я никогда не видела вас такой красивой, Эми, — сказала Жеральдин. — Именно сейчас, когда я наконец сделала из вас парижанку, — как жаль, что вы не можете остаться дольше.
Глава 41Эми решила, что в меню ее прощальной вечеринки должны быть маленькие бутерброды с икрой, enchiladas[234] с омарами, пирожки с сыром и мясом, ростбиф с кровью под соусом чили, большие креветки, маринованные в соке лайма, шампанское и коктейль «Маргарита». Жеральдин тактично добавила кое-какие закуски и предложила два варианта горячего блюда. Для тех, кто не очень любит острое, а это можно сказать почти о каждом французе, будет приготовлено горячее без соуса чили, и это блюдо будет больше похоже на bœuf bourguignon[235] с бобами. Будут приглашены Mariachis[236]. Эми принесла две свои новые скатерти, чтобы накрыть длинный стол, и наблюдала, как их расстилали официанты. Белоснежное совершенство и изящные монограммы были данью многовековым традициям гостеприимства.
Белое судно под названием «Эльба» стояло на якоре у набережной Сены, на его палубу вел металлический трап, увешанный гирляндами канатов и спасательными кругами. Неяркое послеполуденное солнце уже село, но было еще тепло. Жеральдин знала, кому надо позвонить, чтобы арендовать bateau-mouche[237], который в девять тридцать выйдет из гавани Генриха IV, предназначенной для прогулочных судов, и совершит экскурсию по реке, во время которой состоится обед. На фоне темных набережных, которые будут медленно проплывать мимо них, они увидят великолепные памятники, расположенные вдоль Сены и освещенные мощными прожекторами. Для Эми этот контраст имел метафорическое значение, символизирующее ее опыт, приобретенный во Франции: реальность, покрытая мраком и загадочными тенями, перемежаемыми мгновенными вспышками озарения.
В девять часов на борт речного трамвайчика по трапу стали подниматься парижские знакомые Эми. Она удивилась тому, что за несколько месяцев, благодаря своим кулинарным занятиям, урокам дикции и всему остальному, она познакомилась с таким большим количеством людей. Здесь были и другие ее учителя, а также ее американские советчицы, французы, приглашавшие ее к себе в гости, друзья Жеральдин и весь клан Веннов: Памела и Руперт снова приехали из Лондона, ведь теперь, когда появился «Евростар», проблем с поездками не было.
Все вместе они составляли красивую, даже эффектную группу, которую Эми мысленно сравнивала со своими друзьями, оставшимися дома. Какими они покажутся ей по возвращении? Изменившимися? Сочтут ли они изменившейся ее? Неважно, вечеринки — это взаимопомощь в ее самом приятном, располагающем виде, когда каждый гость, приходя, погружается в человеческое общение. По мере того как они прибывали, Эми приветствовала американок, которые оказывали ей помощь, и их французских мужей. Должны были прийти Жеральдин и Эрик, и с ними Виктуар всего набиралось человек сто.
Поузи Венн и Робин Крамли пришли в числе первых. Они легко поднялись по трапу рука об руку. Робин выглядел почти настоящим щеголем в блейзере темно-синего цвета. Поузи надела ветровку и белые брюки. Поглощенные друг другом, они едва замечали Эми, но, увидев ее среди гостей, радостно бросились ей навстречу.
— Вы удивитесь, — воскликнул Робин, целуя Эми в обе щеки, как француз. — Мы должны вам сказать, что собираемся пожениться! Об этом скоро будет объявлено. Мы уже написали в «Таймс».
Они и на самом деле излучали радостное оживление влюбленных в преддверии свадьбы, и их настроение подтверждало такое неожиданное развитие событий. Они могли быть довольны: Эми была изумлена так, как они и хотели. А ведь ланч в Сен-Жан-де-Бельвиль, несомненно, был первым случаем, когда они имели возможность находиться в компании друг друга, не так ли? Эми постаралась представить себя замужем за Робином Крамли, и такое предположение казалось более невероятным, чем могло осилить ее воображение. Она заключила, что Робин и Поузи не слышали о планах Эми в отношении покупки château и поэтому не знали о разочаровании Виктуар и Руперта, когда она решила его не покупать.
— Вы должны объявить об этом прямо здесь, сегодня. Помолвка гораздо приятнее, чем прощание, — сказала Эми, пока они, счастливые, шли навстречу Эмилю, который приехал отдельно от Виктуар и Жеральдин и стоял у борта, мрачно глядя на воду. Возможно, подумала Эми, ему так же одиноко, как и ей. Они почти не осмеливались смотреть друг на друга из-за опасения, что кто-нибудь заметит их чувства.
— Аббу, дорогой друг! Как говорят, пути Господни неисповедимы. Мы с Поузи собираемся пожениться! Это все, о чем только можно мечтать, сбегая в романтическое путешествие: завтра мы отправляемся в Монако на одном из этих чудесных французских поездов. Мы уже послали объявление в «Таймс». Вы увидите его в ближайшие дни…
— Поздравляю, Крамли, Очень разумный выбор.
Эмиль тряс руку Робина с искренней симпатией. Он легко мог представить Поузи в роли настоящей английской матери, каковой ей и предназначено было быть. Он мысленно видел рядом с ней розовощеких светловолосых карапузов, а саму Поузи представлял за вязанием свитера или на кухне за выпечкой бисквитов или других яств их странной кухни. Для Крамли, да и для любого другого, она — просто идеальная жена. Эмиль обнял Робина и поцеловал Поузи в обе щеки с восхитительной отстраненностью и искренней привязанностью.
К ним подошла Виктуар и положила руку на руку Эмиля. Эми не могла не заметить этот собственнический жест. Виктуар обняла Поузи и поцеловала ее.
— Я должна тебе кое в чем признаться. О, ты подумаешь, что я идиотка, — прошептала она на ухо Поузи. — Я и есть идиотка.
— Не глупи, — ободряюще сказала Поузи.
В Виктуар не было ничего идиотского. О чем она говорит? Виктуар потянула Поузи за собой, и они отошли от Робина и Эмиля. Матросы начали отвязывать швартовы, и шум двигателей скрыл их разговор от остальных.
— Я знаю, я вела себя как чужая, по-дурацки, но это в прошлом. Все это время я думала — ты будешь смеяться, — что вы с Эмилем что-то чувствуете друг к другу. Я была так зла на вас! На тебя и на Эмиля, но особенно на Эмиля. Я думала: «Ну, все! Jʼen ai assez[238]. Даже мама не могла заставить меня взяться за ум. Я должна была тебе все рассказать и рассеять все недоразумения. Вот почему я вела себя так ужасно по отношению к тебе, дорогая Поузи. Ты можешь меня простить?»
— Что ты, тут нечего прощать! — с жаром воскликнула Поузи после почти незаметного мгновенного замешательства. — Конечно, мне Эмиль очень нравится, но ты все-таки моя сестра. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
