Но адвокат Рибе остановил полицейского:
— Ваш полицейский аппарат должен был наблюдать за Грозовской. Но полицейский аппарат в ведении министра Дормуа. И по приказу свыше Грозовской позволили бежать в посольском автомобиле.
Лидия Грозовская трудилась в советском торгпредстве. Французы освободили ее под залог в 50 тысяч франков. И она исчезла. Ее муж Арнольд Борисович Грозовский, лейтенант госбезопасности, работал в Париже под крышей полпредства. Он служил связным Рейсса. Это была его первая командировка за границу. Вдова убитого разведчика Элизабет Порецкая писала: «Он ничего не знал о Европе, не владел ни одним европейским языком».
Адвокат вызвал в суд полицейского комиссара Шовино из портового Гавра, уволенного за рапорт, «убийственный для большевиков». Проведенное им расследование указывало на участие советских агентов в похищении. Приехавший из Парижа министерский начальник высказал Шовино неудовольствие прямо на вокзале:
— Черт знает, какой рапорт вы написали! Так можно испортить наши отношения с советским полпредством.
В суде министерский чиновник отказывался от своих слов:
— Я этого не мог сказать.
Но Шовино стоял на своем:
— Вы еще прибавили: «Министр вне себя от гнева».
Министр внутренних дел не пожелал прийти. Его письмо зачитали в суде:
«Господин председатель, при всём моем уважении к правосудию, я, к сожалению, не могу ответить на вызов суда. Сожалею об этом тем более, что меня тронула весьма учтивая форма, в какой суд выразил желание выслушать меня.
Если бы мое показание могло содействовать выяснению истины и принести какую-либо пользу, я дал бы его, не колеблясь. Но я ничего не знаю по делу, которое слушается в суде присяжных.
Кроме того, я считаю невозможным давать объяснения по поводу действий правительства. Отчитываться в них, если нужно, я могу только перед парламентом и избирательным корпусом. Таково неизменное министерское правило, и я его уважаю. Так учит и республиканская доктрина, которой я верен. Судебная власть, справедливо гордящаяся своей независимостью, не станет, разумеется, упрекать меня в этом.
Позиция, которую я занял, ничуть не вызвана желанием уклониться от критических замечаний или каких-либо вопросов: и те и другие не достигли бы цели, не могли бы задеть меня. Всегда на всех должностях, какие занимал, я давал моим подчиненным твердые и ясные указания выполнять долг с максимальной быстротой, руководясь единственной целью установить истину.
Примите и проч.
Маркс Дормуа».
Морис Рибе тут же отозвался на его слова:
— Мы все здесь сожалеем об отсутствии министра Дормуа. Так как можем констатировать странное совпадение полицейской бездеятельности с некоторыми более или менее таинственными телефонными звонками. Министр Дормуа в первые же дни после похищения генерала Миллера принял его сына Николая Евгеньевича и, положив руку на сердце, как это полагается, торжественно ему обещал, что «ничего не будет упущено для торжества правды и для розыска похитителей, что Франция выполнит свой долг» — и он подчеркнул это — «против всех, кто бы это ни был!». Но всё это были только пустые слова! — воскликнул адвокат. — Чтобы усыпить бдительность и погасить гнев! Министр Дормуа, должно быть, весело смеялся, когда сын генерала Миллера уходил от него! В это же самое время министр юстиции Венсан Ориоль сообщил ему, что советское полпредство протестует против обвинений, просит не вмешивать их в это дело и не привлекать внимание французского общественного мнения к советскому следу!
Венсан Ориоль — крупная фигура во французской политической истории. До Второй мировой войны был министром финансов, министром юстиции. В войну присоединился к Шарлю де Голлю, после войны был избран председателем Национального собрания и президентом республики. Один из лидеров социалистической партии, он симпатизировал Советскому Союзу.
— Министр Дормуа, — продолжал адвокат, — высказал полиции, которая ему подчиняется, пожелание сделать так, чтобы советское правительство оказалось незамешанным в этом деле. Будьте покойны, полиция понимает с полуслова!
Вот как развивалась история с Шовино, полицейским комиссаром из Гавра. Его вызвал начальник уголовного розыска:
— Это вы, господин Шовино, прислали нам рапорт относительно советского грузовика в Гавре? У меня есть только один вопрос: вы видели там генерала Миллера?
— Нет, господин комиссар, я не видел Миллера. Но я видел дипломатическую камионетку, которая вплотную подошла к борту парохода. Я видел большой и тяжелый чемодан. Понадобились четыре матроса, чтобы его нести. Вот на это я обратил внимание. И в день похищения советский грузовой пароход покинул Гавр при очень таинственных обстоятельствах.
— Итак, вы не видели Миллера… Вы ничего не видели. Убирайтесь!
Комиссара Шовино попросили переписать рапорт. Он отказался. Его перевели на более низкую должность. Он предпочел выйти в отставку… Его история произвела впечатление на присяжных.
Защитник Максимилиан Филоненко напрасно просил присяжных обратить внимание на слова жены генерала Скоблина о том, что ее «муж никогда не посвящал ее в свои дела». В зале суда никто не верил Плевицкой. И адвокат безуспешно пытался посеять сомнения в достоверности письма, которое оставил в штабе РОВСа Миллер, отправляясь на встречу с немцами, организованную Скоблиным.
Генерала Кусонского, начальника канцелярии РОВСа, председатель суда отчитал:
— Вы совершили две тяжелые ошибки. Вскрыли письмо слишком поздно. А затем, вместо того чтобы сразу предупредить полицию, начали допрашивать Скоблина, вступили в разговоры с адмиралом Кедровым и, в конце концов, выпустили Скоблина.
Готовясь к ответу, генерал Кусонский стал улыбаться. Председатель пришел в ярость:
— Вы улыбаетесь, господин Кусонский? По-моему, это не смешно. Если бы вы не мешкали, Скоблин сидел бы сегодня на скамье подсудимых рядом с Плевицкой.
Адмирал Кедров, который остался в штабе РОВСа за старшего, заявил:
— Скоблин привел генерала Миллера на свидание, толкнул в ворота виллы на бульваре Монморанси. Там генерала Миллера убили, уложили тело в ящик и увезли на советском пароходе в Россию.
Адвокат Плевицкой возразил:
— Суд пытаются убедить в том, что преступление совершено Советами, но в деле нет решительно никаких указаний на это.
Адвокат Морис Рибе тут же заметил:
— Я и не знал, что вы — адвокат советского правительства.
На следствии и на суде Надежда Плевицкая по совету своих адвокатов утверждала, что на большевиков никогда не работала и не знала, чем занимался ее муж, что не знала, зачем ее мужа вызвали той ночью в РОВС. Она не слышала, как полковник Мацылев сказал Скоблину через дверь, что генерал Миллер исчез, а сам Скоблин, уходя, ничего ей не объяснил.
Следователь спрашивал ее:
